Перевёрнутый полумесяц

— На руки я получаю сто четыре фунта, а вместе с приработком на побегушках в месяц выходит сто сорок. Сорок пять фунтов мне должно хватить на все остальное: на одежду, на сигареты, на автобус, на врача. Социальное обеспечение? Что вы! Визит к врачу обходится в десять фунтов, к специалисту — двадцать пять. А больница? За операцию аппендицита берут от двухсот до трехсот фунтов, за желудок — пятьсот. Недавно на операцию попал брат моего тестя. В складчине пришлось принять участие всей семье и родственникам.

* * *

Прямо у нас на глазах растет дом. Говорят, что это будет школа. За те три недели, что мы наблюдаем ее рождение, она выросла на целый этаж. В этом не было бы ничего удивительного, если бы этот большой угловой дом не строили всего два человека — каменщик и подсобник.

Будь на свете справедливость, на готовом доме должна была бы сверкать памятная доска:

Этот пятиэтажный дом в городе Бейруте по соседству с домом Кансо принес НА СВОИХ ПЛЕЧАХ Я, подсобник Абдель Махмуд Заки.

Произошло это в 1379 году хиджры (лета 1959 от рождества Христова). Свидетель тому АЛЛАХ, бог милостивый и милосердный.

Абдель Махмуд Заки отнюдь не сказочный великан. И даже не волшебник. Абдель — рабочий сорока лет, который за поденную плату с утра до ночи таскает на своих плечах все, из чего напарник его, каменщик, строит здание: бетонные блоки, мешки с цементом, песок, известь, доски для опалубки. Из склада возле строящегося дома все это он носит по лестнице на третий этаж. А сейчас, когда их же усилиями дорога стала длиннее, — на четвертый. Вверх-вниз, как заведенная машина. Он работает в коротких штанах, плечи прикрыты джутовым мешком, чтобы не ободрать спину блоками.

Мешок и охапка соломы служат ему ночью «подушкой». Перед сном он расстилает дырявую рогожу и «накрывает» к ужину. Ужин состоит из двух помидоров, куска хлеба и миски вареной фасоли. Потом он валится на пол и, натянув на себя брезент, желает звездам, чтобы они подольше светили ему в спальню.

Каменщик, похоже, рассердился на весь свет и решил все делать сам. Сам готовит раствор, сам себе его подает, сам ведет кладку — блок к блоку, сам делает опалубку для железобетонного каркаса дома. Когда опалубка готова, он приставляет к ней стремянку, наливает бетонную кашу в двухгаллоновую банку из-под бензина, левой рукой берет ее в охапку и карабкается по лесенке, чтобы с последней ее перекладины опрокинуть банку в деревянный колодец. И так банку за банкой, пока не заполнит колодец доверху.

Вчера эта пара закончила армирование потолка на четвертом этаже. А сегодня стройплощадку не узнать. Утром пригромыхал грузовик, с него выгрузили бетономешалку и балку с блоком. Вскоре подъемник был готов, бригада из восьми рабочих разделилась на четыре пары, и началась свистопляска. Две пары носят на деревянных носилках щебень, третья пара загружает бетономешалку песком. Один из рабочих выплескивает в машину полтора ведра воды, второй, разорвав мешок с цементом, швыряет содержимое во вращающуюся пасть. А сверху уже опять летит пустая бадья за новой порцией бетона.

В том же бешеном темпе работает и знакомая нам пара наверху. Сегодня Абдель Махмуд бегает не по лестнице, а одну за другой гоняет по уложенным доскам тачку с бетоном. Каменщик исполняет обязанности вибратора: разровняв длинной доской бетонный раствор, он босыми ногами утрамбовывает его внутри опалубки.

К вечеру бетонная плита готова. Бригада каменщиков, нанятая подрядчиком, погрузила бетономешалку, сбросила сверху балку с блоком, свернула трос и уехала. Завтра она приступит к работе на другой стройке. И снова Абдель будет таскать стройматериалы на собственных плечах.

Послезавтра, когда бетон немного подсохнет, они переедут на этаж выше. И снова в его спальню будут светить звезды.

* * *

Спастись в собственном доме от вторжения мира звуков в Бейруте — это выше человеческих сил. К полуночному пению петухов и концертам влюбленных котов мы уже привыкли. И муэдзина с его призывно-певческими выступлениями, которые становятся все чаще по мере того, как укорачиваются дни, мы тоже воспринимаем как нечто неотделимое от жизни. Нам уже перестали мешать даже ночные сигналы и рев такси. А без некоторых звуков, скажем без выкриков продавца инжира, нам, наверное, было бы просто скучно.

Однако до сих пор мы не в силах привыкнуть к арабской музыке.

Мы никак не можем с ней примириться.

Нам хочется постигнуть ее не только сердцем, но и разумом. Мы стремимся отыскать в ней все, что нам советовали: и бескрайние просторы пустыни, и безграничное время, и ритм верблюжьих караванов, и верность жены, ожидающей мужа — паломника саванн и песков, и жгучее дыхание хамсина, которое, как говорят, вызывает у кочевников столь странное, невыразимое волнение.