Перевертыш

— Какой Пельмень? Разъясняйся точнее, я в батальоне не служу, — нервозно, но корректно попросил Егор Алексеевич.

— Наш Пельмень, в смысле рядовой Пельман, — решил, раз уж сказал «а», то договаривать и «б», Успенский. — Он с нами был в ту ночь у девчонок, переводил. Он, хоть и рядовой, но при штабе у нас, переводчиком…

— Хорошо язык знает? — осведомился Октябрьский.

— Институт по языкам окончил, — пожал плечами старший сержант, — правда, ускоренный весенний выпуск, но шпрехал по ихнему неплохо, все его понимали…

— Так, а что на берегу океана, Пан? — переключился на снайпера Октябрьский. — Не просто же берег?

— Да, не просто. Там какой-то домик, то ли её друзей, то ли просто пристанище для нее, — начал объяснять Пан. — Вообщем, она говорила, что отдыхает там, ремонтируется, ну в смысле, восстанавливается… как-то так, трудно передать точнее, без слов же всё было…

— Значит, домик у океана, — задумчиво повторил Егор Алексеевич.

— База… база, или что-то похожее, — опять послышался жуткий акцент Марты. — Думаете, они еще там?

— Знать бы — где, — с сомнением сказал Октябрьский и гаркнул неожиданно так, что Пан чуть не выронил бутылку: — Прошин!!!

На этот крик, едва не снеся дверь, влетел в комнату майор-лейтенант с обоими пистолетами наизготовку. Увидев, что ничего страшного в помещении не происходит, и звали его совсем по иному делу, смущенно сунул пистолеты в карман и кобуру и вытянулся перед Октябрьским:

— Слушаю!

Пан и Успенский переглянулись. Давненько на глазах старшего сержанта явно не простые офицеры с липовыми майорскими погонами так не тянулись перед штатскими. А Пан такое в своей жизни вообще видел в первый раз.

— Голубчик, — уже спокойно, почти нежно, сказал Егор Алексеевич, — добудь нам, пожалуйста, карту пригородных районов, выходящих на океан. Как можно более подробную и как можно скорее…

— А как же? — майор-лейтенант обвел глазами собравшихся, но Октябрьский успокоил его:

— Не переживайте, голубчик, с нами такие боевые ребята остаются, что отобьемся от любых напастей…

Все эти нарочито мягкие, какие-то литературные слова совсем не вязались со взглядом Егора Алексеевича, цепким, горящим, похожим на взгляд хищника, почуявшего добычу. Но майор-лейтенант на такое обращение не поддался.

— Не имею ж права, товарищ Октябрьский, — жалобно сказал он.

— Я тебе потом твои права объясню, — посуровел Егор Алексеевич. — И обязанности — тоже. Карту, живо. И — будешь пробегать мимо мишинского кабинета, попроси капитана к нам зайти. Очень надо. Но только именно «попроси», а не гони впереди себя с поднятыми руками, знаю я ваши плохие манеры. Действуйте, лейтенант.

Перемена тона и перескакивающее «ты»-«вы» в словах Октябрьского окончательно сбило Прошина, но теряться и поддаваться панике ему было нельзя ни при каких обстоятельствах. Пришлось действовать, но сначала майор-лейтенант обратился к Пану и Успенскому:

— Товарищи, личное оружие имеется?

— Так точно, — хором отозвались бойцы, одновременно похлопав по своим кобурам, где дремали «семены».

— Без предупреждения применять по любому вошедшему, кроме меня и капитана Мишина, — приказал Прошин.

— Есть, — отозвались синхронно бойцы, вновь переглянувшись.

Вот только после этого майор-лейтенант позволил себе выйти из комнаты и устремиться на поиски подробнейшей карты окрестностей города.

Проводив его взглядом, Октябрьский хмыкнул и попросил бойцов:

— Вы все-таки со стрельбой поосторожнее, а то мало ли какой чудак, не знаючи, заглянет… А те, кто тут набезобразничал уже далеко. Да и не знали они, что мы прилетели…

— Ты уверен, что не знали, Георг? — уточнила Марта.

— Если бы знали, с нас бы и начали, а не с подвала, — спокойно сказал Октябрьский.

И Пана поразило, как равнодушно сказал Егор Алексеевич о своей возможной страшной смерти. Будто давно готов к ней, готов встретить её достойно, без паники и слез.

— Товарищ…э-э-э… Егор Алексеич, — поправился Успенский, — а сколько же человек комендатуру атаковали? И чем же они так народ в подвале порезали? Никогда такого не видел…

— Если верить очевидцам, — сухо сказал Октябрьский, — а верить им можно, то в комендатуру проник один… э-э-э… пусть будет человек. Чем он резал людей в подвале и тут, на этаже — сказать не берусь. Думаю, что и экспертиза напишет — острым предметом, похожим на нож или кинжал.

— Такое один человек не мог сделать, — возразил Успенский, а Пан подумал, что и два — тоже.

— Ну, вот поэтому мы и говорим пока между собой «некто» и «нечто», — поправился Егор Алексеевич. — Разберемся, выясним, кто и как это сделал. Жалко, только людей не вернешь…

Успенский, погрустнев, покивал согласно, и Пан снова вспомнил лежащую в уголке, исполосованную лезвиями непонятного оружия Настю. И её трость, тоже разрезанную пополам. Наверное, успела только подставить под удар, а до оружия уже не дотянулась. Не разобрала сразу, что за шум в коридоре, отчего падают тела. Да и шума выстрелов из подвала не слышно было… Кстати, а стреляли в это «нечто», или оно прошло сквозь надзирателей, патрульных, часовых, как сквозь стадо сонных баранов?