Перевертыш

На последних метрах перед небольшим уклоном, капитан выключил двигатель и козлик легко и бесшумно скатился в ложбинку на дороге. Через пару секунд возле машины стоял Волчок, всматриваясь в «содержимое» и не понимая, кому же рапортовать о готовности взвода. Его опередил Октябрьский, сидящий между Паном и Мартой на заднем сидении «козлика»:

— Без чинов, на нас не обращайте внимания, командуйте, старший сержант!

Успенский молча кивнул и выбрался из машины со словами:

— Командиров отделений ко мне…

Пока собирались взводные сержанты, остальные пассажиры тоже покинули машину и прошли чуток вперед, прислушиваясь к предрассветному шуму океана. Позади старший сержант Успенский уже раздавал указания, кто какое направление блокирует, куда лучше разместить гранатометчиков, где залечь снайперам.

— Товарищ старший сержант, — подсказал издали Октябрьский, — пусть еще и за океаном присматривают, не обязательно пристально, но хотя бы так — вполглаза, вдруг что и оттуда всплывет…

— Слышали? — переспросил отделенных Успенский. — Вообщем, понятно всем? Ушки на макушке, диверсанты — это вам не честный прямой бой, из-за любого куста выскочить может… так что смотреть на триста шестьдесят градусов вокруг себя…

…Они лежали на гряде, прикрываясь естественным бруствером, и разглядывали небольшой, добротный домик внизу, метрах в семистах от гребня обрыва. Лучше всех устроился Пан, рассматривая строение в оптику своей «токаревки», переданной ему Волчком. Остальные: капитан Мишин, Октябрьский и Марта биноклей с собой захватить не догадались и пользовались только собственными глазами, как и все солдаты третьего взвода четвертой роты шестого штурмового батальона. Те солдаты, что прикрыли отход возможным «диверсантам» на условный север, в холмистую, заросшую густым кустарником местность, и те, что засели над более крутым склоном обрыва для огневой поддержки в случае возможного штурма… да и вообще в любом другом случае. Старший сержант Успенский сейчас находился где-то среди них, лично контролируя исполнение своих распоряжений по плотному блокированию домика.

Небо уже посерело за спинами лежащих лицом к океану и собиралось через часок появиться из-за горизонта, маленькое и холодное осеннее солнце. Теперь руководителям операции, вернее, единственному настоящему руководителю всего затеянного — Октябрьскому, следовало принимать решение: что делать? Продолжать ли наблюдение за явно жилым и не пустым домом, внутри которого колыхалось пламя то ли свечей, то ли многочисленных, переносимых с места на место керосиновых ламп; или попробовать штурмовать дом, рискуя жизнями солдат, да при том еще считаясь с возможностью напрасных потерь, если вспомнить подвал бывшего губернаторского дворца.

Перекрывая монотонный рокот океанских волн, ритмично набегающих на совсем близкий берег, громко, как тревожная сирена, заскрипела открываемая дверь. «Не может быть, — подумал Пан, ловя в оптику выходящего из двери человека. — На таком расстоянии скрип не слышно…» Но скрип, видимо, услышали все, причем отреагировали по-разному: Октябрьский только упрямо мотнул головой, Марта схватилась левой, свободной рукой за щеку, будто у нее внезапно разболелся зуб, а капитан Мишин уткнулся лицом в сухую землю, поросшую жесткой, пожелтевшей травой.

Появившийся на пороге мужчина, рослый, широкоплечий, с простым, обветренным лицом, больше похожим на рисунок на плакате, чем на живое, человеческое, держал в руке дробовик, изредка встряхивая им, как знаменем. Пан отлично видел в прицел неподвижные, будто мертвые глаза мужчины, его чуть перекошенные, плотно сжатые, жесткие губы. И в этот момент тревожащий душу скрип оборвался, будто освобождая место в слуховом диапазоне голосу мужчины, обратившему лицо к обрыву и отрывисто, с каким-то надрывом, кричащему местные слова, непонятные Пану. И, как оказалось, не только Пану.

— Что он там говорит, мать его? — выругался Октябрьский. — Вот не думал, что переводчик понадобится.

— Это не ваша земля… уходите… это частная собственность, — забубнил, вслушиваясь в крики, капитан Мишин. — Снова про собственность… хуже будет… приму меры…

— Спасибо, — отозвался Егор Алексеевич, — а то я, как на грех, только по-немецки шперхаю, да и то с трудом, одна вон Марта понимать научилась…

— Не наговаривайте на себя, Георг, — отозвалась Марта, давая понять, что и с ней после вынимающего душу скрипа все в порядке.

А мужчина на пороге дома продолжал говорить, потряхивая ружьем, угрожая…

— Пан, в голову сможешь? — спросил Октябрьский.

— Попробую, только зачем сразу в голову? — потерял всякую субординацию Пан.

— Стреляй, — мягко посоветовал ему Октябрьский.