Перевёрнутая чаша. Рассказы

Глеб вышел в слабо освещённый подъезд. Ничего он толком не узнал, ничего. Все туманно и неопределённо, все намешано в кучу. Опять расписываться в своем бессилии. Но ведь он хочет ей помочь. Вот только в чём заключается помощь? Каких усилий это от него потребует? Э, да ты, брат, испугался, испугался ответственности. Да нет же, наоборот, я ее чувствую эту ответственность, как никогда. И ноша мне эта радостна. Странно, радостная ноша, а ты способен оценить, сколько еще предстоит? Разве можно все оценить и предугадать, человек по определению предается течению жизни. Ну да, течению жизни, течению воздуха под самолётным крылом, а кого-то может закрутить в водоворот. Да нет же, может, первый раз в жизни я знаю, чего мне это будет стоить, может быть, изменением судьбы, может, чем-то еще, но мне не страшно. Не страшно, говоришь, а как же обыденность, не все же романтичные распития шампанского при свечах, ну, вытащишь ты ее из этой секты, которая и не секта, может быть, вовсе, и дальше что? Дальше просто жить, мне кажется, сейчас я могу подарить ей гораздо больше своего душевного тепла, ведь я стал мудрее. Просто жить – где? Про это нужно ещё думать, рано об этом говорить, я ведь не знаю её планов.

А почему ты думаешь, что ее планы могут совпасть с твоими планами, ведь ты ее знаешь практически всего три дня, да и то прожитые в экстремальных условиях, свечения всякие, водка, шампанское, мало ли чего покажется? Нет, я это чувствую, бывает же так – встречаешь человека, и вся предыдущая жизнь кажется лишь неудавшейся репетицией. Так это полный идеализм, если не сказать идиотизм, ну. Посмотри, вы же абсолютно разные! Нет, я чувствую, что мы мыслим одинаково, просто условия у нас разные были, ну что плохого в том, что я попытаюсь начать жить сначала, ведь это так чудесно, любить и просыпаться рядом с любимой!

«Так, вот уже и спорю, сам с собой!». Голубой «москвич», как ни странно, всё ещё стоял у подъезда, но ему уже было на это наплевать. Он махнул рукой, буркнул, что ему нужно заехать в магазин за чем-нибудь съедобным.

Часть 8

Гостиницы эти советские, с двусмысленными улыбками дежурных по этажу. Все, спасть, только спать, уйти от этого дурного сна, только спать…

Кто-то тихо гладит его по щеке. Глеб задержал дыхание, боясь открыть глаза.

– Не бойся, открывай глаза, ты уже не спишь.

– Ты?

– Ты что, удивлён? – Полина в своем прозрачном виде сидела на его кровати.

– Сквозь стены ходить умеешь?

– Дурачок! Я по тебе соскучилась. – Глеб шумно выдохнул, предательски вспотели руки.

Прозрачные пальцы все скользили по заросшей груди, обводили линии бровей, теребили мочки ушей. Глеб все еще не верил в реальность неожиданного сна.

– Господи, не мучай меня, сделайся обыкновенной!

– Глеб, да ты что, так гораздо интереснее!

– Ну да, как секс с пустотой, гораздо интереснее, нет, секс со всей вселенной, виртуальный и неосязаемый.

– Ну, попроси меня хорошенько, может, я стану сговорчивей.

Он протянул руку к волосам, они светящимися нитями пролились сквозь пальцы. Рука подобно исследователю скользнула ниже, по прохладным плечам (разве пустота может иметь температуру?), кругами описала полушария теплых полусфер (они уже стали теплеть?), ну, становись нормальной, земной женщиной, это, в конце концов, смешно, девочка моя. Вздох, словно дуновение ветра, медленное обретение плоти…

– Поленька, хочешь, я, вопреки всему, останусь здесь? Или хочешь – поехали?

– Если ты хочешь быть со мной, ты должен думать, как я, – рассмеялась она (как ведьма?).

– Разве это так обязательно?

– Глеб, ты хочешь остаться? Но ты нам нужен именно там.

– Я… должен… быть в Питере, самолёт в пятницу. Там у меня дочь, говорил ли я тебе…

– Нет.

– Давай, я там должен быть не только поэтому, джаз-фестиваль, я Гарику обещал, да и контракт у меня с газетой…

– Я поняла.

– Нет, дурочка ты моя, ты ничего не поняла, обязательства они всегда будут, ты знаешь, ты мне помогла понять что-то очень главное…

– Что же? – улыбка Полины в отблеске бледной луны показалась Глебу почему-то презрительной.

– В мире, где все заняты только собственным благополучием, даже маленькая искорка искреннего интереса и участия поистине бесценна. И даже мгновенье чувства, которое, как ты думаешь, ответно, не заменит годы высокотехничного, но просто секса.

– Ты сейчас это придумал, или где-то прочитал?

– Поленька, у нас ведь ещё два дня.

– У нас ни одного дня. Сегодня уже пятница, и твой самолет в семь утра. Скоро позвонит дежурная, чтобы тебя разбудить. И мы с тобой попрощаемся.

– Постой, постой, отмотай назад, ты же умеешь.

– Я не хочу. Нельзя всё время повторять один и тот же трюк. И потом – мне это больно, – она отвернулась лицом к стене.

– Ну, делать нечего, значит, ты меня гонишь, ты хоть скажи, я договор с издательством заключил или нет?

– Заключил.

– Поленька, ты не обижайся, через неделю я всё-всё решу. Я тебе обещаю.

– Да верю я тебе, Глеб, верю. Тебя провожать?

– А что ты дежурной скажешь, привидением около неё пройдешь, пусть глаза протирает, думает, что спит?

– Ты прав, лучше здесь проститься.