Перевёрнутая чаша. Рассказы

– Успокойся, в свете последних твоих признаний все это не имеет ровно никакого смысла.

– Уходи, я хочу побыть одна. Трубку оставь.

Полина закурила сигарету, провожая взглядом Джеки. На втором этаже его загородного добротного кирпичного дома вспыхнул свет. Полина почувствовала, что просто не в состоянии что-либо обдумывать. Навалилась какая-то пустота. События последних дней стали казаться обыкновенной засвеченной пленкой. Что в них было, в этих днях, сплошная химера. Все не настоящее, все иллюзия, следование какому-то дурацкому сценарию. Дали почувствовать себя свободной, дали взлететь.

Но морские чайки никогда не садятся на землю, иначе им уже не подняться. А Полину заставили опуститься на землю, раскрыв секрет ее свечения, и ощущение гармонии и радости стало медленно уходить, как тонкой струйкой вытекает кровь самоубийцы из вскрытой вены в наполненную теплой водой ванную. Когда вода в ванной приобретает цвет нарождающегося утра, сознание медленно засыпает.

Также, как и Глеб – иллюзия, а она по нему тосковала. По его пьяным комплиментам, по его взъерошенному виду спорщика. Он ей втолковывал, что жизнь простых людей необычайно интересна, мол, девочка, что ты понимаешь в журналистике, если тебя не интересуют обыкновенные люди.

Да интересуют меня люди, только необыкновенные. А в чем необыкновенность этих людей, возражал Глеб, посмотри внимательней, и ты увидишь, что они в большинстве своем могут быть вполне заурядными, просто ты их наделяешь качествами, которых в них нет. Но живут-то они обыкновенной жизнью. И поэты твои, с которыми ты так носишься, да и фантасты ваши доморощенные. Дальше Москвы-то они выезжали? Ну, хорошо, ты вот везде уже побывал, а много ли пользы людям от твоих впечатлений? А почему польза людям должна быть, усмехался Глеб, польза должна быть прежде всего для себя. Тогда это все просто поза – что журналистика открывает людям глаза, доносит правду до масс, стыдила его Полина. А то ты не знала, что это просто оружие массового оболванивания людей, во всяком случае, в отделе политики, как внутренней, так и внешней. Да хватит о политике, приходили они к консенсусу, ведь в мире так много прекрасного…

Часть 10

Глеб шёл вдоль канала Грибоедова по направлению к собору Спаса-на-Крови. В Петербурге у него всегда возникало ощущение нереальности, лица прохожих сливались в одно расплывчатое серое пятно, поток, проносящийся мимо, обтекающий его со всех сторон, ничуть не задевал.

Страна перевёртышей, вознесения и свержения прежних идеалов, революционных брожений и террора, смешения понятий, оправдания убийства построением храмов, но никуда не уйти от этой родины, никуда… Даже если сейчас над тобой голубое небо, а через секунду его прозрачность сменится осыпающейся матовостью земли. Душа просится ввысь, к сверкающим куполам, и опускается на минус последний этаж, и снова просится как не понимающая рабства птица, к облакам. И вот этот город, соединение века девятнадцатого и века двадцать первого, угрюмые кварталы, соборы, коричневая непрозрачность Невы…

Слияние эпохи неспешного созерцания и эпохи вечной суеты. Город, одинаково дающий надежду и убивающий её. Город-проекция страны, которая никогда не будет великой…

Глеб в одну секунду понял, что, даже если эта страна станет маленькой, беззащитной, заполоненной китайскими эмигрантами, сморщенной, как шагреневая кожа, маленьким островком, и даже пусть где-то есть страна розовых облаков и неограниченных возможностей, даже такую, невыбираемую родину, он не перестанет любить.

Ночь опускалась на Петербург, Глеб стоял и курил, наблюдая, как храм оживает огнями. Облегчение разжало его мышцы, да, наверное, он принял решение, он приехал сюда навсегда, он должен остаться навсегда, несмотря ни на что, вытащить из этой провинции Полину, просто подхватить её, маленькую, запутавшуюся девочку, просто сделать ее счастливой. Возможно, это лишено логики. Можно жить разумом. Можно плыть по течению, воспринимая жизнь такой, какая она есть.

Имеет ли он право уступить место эмоциям и попробовать противостоять обстоятельствам? Или он, как тонко чувствующий, прекрасно образованный доктор из русского романа, просто подчинится судьбе и потеряет любовь? Всегда можно найти оправдания любому поступку или не-поступку. Но что ценнее – эта оправданность или сознание того, что ты управляешь своей судьбой, а не она указывает тебе путь? Хотя подобное ощущение может быть обыкновенной иллюзией.

Но для чего тогда жить, если не позволять себе хотя бы иногда отдаваться безумству, хотя бы иногда переставать думать о прямой выгоде или работе? Расшевелила меня эта девочка, думал Глеб, расшевелила. Даже не расшевелила – как воронкой затянуло.