Перевёртыш

– Виталия Дрозд, – протянула я руку строгому отцу. – Сержант постовой службы. Первый день в отпуске. Вот выбралась осмотреться и повстречала вашу Валю. Я прошу вас простить дочку. Это я, пытаясь развести серые тучи её настроения, предложила ей прогуляться вокруг пруда. Пожалуйста извините её.

– Хорошо, я больше не сержусь. Ёжик мой выше нос. Дел у меня вроде более не предвидится, а потому я готов продолжить прогулку вместе с вами дамы. Представляюсь.

Иван Петрович Мишкин. Чин чуть выше среднего, да тут это и не так важно. Вся моя семья это я и Валя. Итак, что вы тут обсуждали, или рассказывали?

– Ваша Валя показала как замечательно она умеет прыгать через скакалку, а я глядя на неё вспомнила себя в её годы. Это было прекрасное время, счастливое. И им я обязана своим родителям. Они меня понимали.

– Вы правы Виталия, понимание забот и проблем детей это дорогого стоит. Может, расскажете нам с Валюшей о себе?

– А почему бы и нет? Я москвичка, родилась двадцать два года назад, так что особа я молодая. Садик, школа и война. В восемнадцать пошла в военкомат и стала дорожной регулировщицей. Есть награды и ранения. Мама погибла в середине войны, бомба. Папа погиб буквально за день до победы и практически у меня на глазах. Группа эсэсовцев пробивалась на территорию союзников, и папа вместе со всем штабом вышел отразить прорыв. Мы всю войну только переписывались, а тут были рядом и не встретились. Я убила немца, что застрелил отца, уже после того как он поднял руки. Убила и не жалею! В нашей бывшей квартире уже живут люди, большая семья, и у меня не хватило духу придти и сказать, уходите куда хотите, тут снова буду жить я. Не смогла. А потому пошла в регулировщицы. Работа мне нравится, крыша над головой есть, что ещё нужно, чтобы жить и радоваться, что уцелела в такой мясорубке.

– М-да и по вам война катком не слабо прошла. У меня не лучше. Я в милиции всю жизнь, мне приказали забрать архивы и вывезти и я ушёл, жена же с маленьким сыном попала в оккупацию. Только через полтора года мне разрешили пойти на фронт. Уже когда мы погнали немцев, фашисты собрали гражданское население, всех до кого смогли дотянуться и погрузив в вагоны прямо вместе с детьми отправили в Германию. Я когда узнал, чуть умом не тронулся. Приказал своему танковому батальону в плен никого не брать. И вот за три дня до конца войны, выбив немцев из одного фольварка стали осматриваться, и в одном из сараев нашли наших пленных женщин. Одна из них посмотрела на меня вдруг достала и показала мне старое фото, где стою я, и жена с сыном на руках. Она рассказала мне, что мою жену убили. Убили за то, что она не отдавала хозяйке своего сына. Этой фашисткой сволочи захотелось сделать подарок своему мужу. Тому очень нравились мальчики, дети от пяти до десяти лет. Он наряжал их в девочек и потом насиловал. Вот.

Иван сглотнул и продолжил.

– Немецкий врач оскопил моего сына, удалил мошонку с яичками и полностью отрезал пенис. Два месяца мой сын отходил после этой операции. Ухаживала за ним та что показала мне фото. После, эта фрау одела его в девочку и позволяла ему гулять с собой по двору. Женщины батрачки видели его. Он ни говорил и не улыбался. А фрау ждала мужа в отпуск. Не дождалась, пришла похоронка, а следом пришли и мы. Испугавшись, немцы ушли.

Ваш сын и сейчас там, в доме, заперт в кладовке в боковом погребе, сказала она мне. Вы и вероятно представить себе не сможете, что я испытал, когда открыл двери. Нет, сына я несмотря на длинные волосы и ходобу, узнал, но взгляд, он был полон душевной боли. Через три дня я пошёл и договорился с врачом нашего госпиталя, чтобы тот осмотрел его. Ничего вернуть нельзя сказал мне врач. Валя навсегда останется евнухом. Хотя пока Валя ребенок, его организм, возможно, имеет шанс перестроиться и стать похожим на женский. Хорошо, что это произошло сейчас, а не тогда когда ему бы было, скажем шестнадцать или более лет. Голос не погрубеет. Рост волосяного покрова лица прекратится. Не верил я раньше ни в бога, ни в черта, а теперь иногда хожу в храм и прошу господа если хоть не излечить, то хотя бы помочь моему сыну стать похожим на девочку. И тогда он сможет жить, не оглядываясь на косые взгляды людей. Жить как обычная женщина. Да без мужа, ну и что? Понимаю, слабые надежды, но мне очень хочется в это верить. Она моя дочь, и я от неё никогда не откажусь!

– Иван Петрович, я понимаю, у вас возникла стрессовая ситуация и вам нужно было выговориться. Но! Я прошу вас, заклинаю, чтобы такое было в первый и последний раз. А если бы я оказалась сплетницей, в какой ад превратилась бы ваша жизнь? Никто и никогда больше не должен знать правду. Может только знакомые врачи. Дайте мне слово!

Иван с уважением посмотрел на меня, потом потряс головой, словно стряхивая с себя наваждение и ответил. – Вы правы Виталия. Трижды правы. Что-то я излишне разоткровенничался.