Перевод показаний

Я сердился на эти мысли, потому что они были не моими мыслями, но мыслями, которых другие держались обо мне, создавая таким образом для меня ситуацию, такую, которая должна быть нестерпимой, так со мной и было. Я никогда не мог в этом признаться, не перед другими. И им это было известно, известно этим другим. Следовательно, вот почему они пересказывали мне историю.

Они пересказывали мне историю. И я мог бы им пересказать. Кто бы не смог.

Я уже объяснил, в чем состояло дело, это же очевидно, что это есть предпосылка, с которой мы начинаем, как люди, человеческие особи, члены этого семейства, создавая себя, как вид, на основе таких концепций, как эти, материальных концепций, я бы сказал, начиная с фактической основы, мы, следовательно, устанавливаем любовь одного к другому, признание, да, что мы тоже существуем, мы тоже просто-напросто то, что выживает, да, а чем еще можем быть, другим, чем это.

Но эти устаревшие формы их не интересуют. Они посчитали меня наивным. Я согласен, так можно сказать, такой я наивный. Формы отрицания не представляют для меня интереса.

Угрозы я не чувствую. Возможно, я под угрозой, и что тогда. Если ко мне есть вопросы, прошу.

38. «мысль»

Но это тогда, в то время, меня устраивало, и как продвигается мой ум, я внутренне улыбался, думая, это мой мозг. Когда те люди смотрели на меня, это означало, что я должен соблюдать осторожность, улыбка может выйти наружу, а глаза же следят за всеми такими знаками, думая, что их не заметят, что тут можно заметить. Что, они окружают меня. Всегда. И делают разное, такие вещи

тело есть тело. Я не женщина. Собственное мое тело

У него не было ладони. Я об этом много не спрашивал. Мы не разговаривали. Так можно и заразиться. Безопасности так считают

Они следят за такими знаками. Глаза могут сигнализировать, один раз моргнул – нападение, два раза

Что два раза

это все сарказм, он сказал, что лишился руки из-за сарказма. Так он мне сказал. У меня нет ладони, они ее отняли, отрезали вот отсюда, смотри, и показывает запястье, культю, конец руки, там кожа подтянута так, и они увели его в комнату. И я услышал, он спрашивает, Где моя рука.

Следовало что-то сказать. Если мне придется говорить с ними, я могу ничего не сказать, так им и скажу, ничего

а что это такое? ничего

если они повреждают тела, чем это может кончиться, если им хватит терпения

нет, ничего

если ему отняли руку, так у людей отнимают и большее, отнимали, есть все изрезанные, а у этого человека просто отрубили, отняли ладонь от руки, это ничего

39. «порицание не исключение»

Я снова навлек на себя подозрения. Еще до этих последних дней я заметил, что между мной и коллегами растет расстояние, коллегами, которые были моими коллегами. И женщина, которую я тоже знал так хорошо, она должна была возглавить это расследование. Как я собрал такие сведения? Так и собрал. Возможно, посредством умозаключений. Возможно, я не помню. Я не саркастичен. Утомлен, да. Но так же и подставной, он бы и про себя мог такое заметить. Это часто приводит к молчанию. Ты входишь в комнату, и разговоры прерываются, и видишь тоже, что они не встречаются с тобой взглядами, не могут. Так было и со мной, на других расследованиях, с которыми я был знаком, и я знал, что меня ждет. Как и подставной мог тоже знать, да только он не понимал, что это все было из-за меня, что он подставной, этого он не знал. Если человек подставной и об этом должна быть информация, то это нужно потом, а если она появится прежде, то не получится, конечно, информация должна поступать потом.

Итак, в этот вечер, про который я рассказываю, как бы я его назвал, «следствие», не расследование. Я вошел в дом и по лестницам наверх, в комнату, где стояли койки, и та, которую мне отделили, и обнаружил там в ожидании, ждущими, дюжину коллег, включая тех трех, которые разделяли со мной эту комнату, мы вчетвером. А мог бы я сдержать мой гнев. Да. Однако чем он был, мой гнев. Я знал и не знал, правда ли это было гневом. Я промолчал, поздоровался с индивидуальностями знаком, подошел к моей койке и сел. Да, никто на меня не смотрел, как будто эта реальность находилась где-то еще. Миновали минуты. Потом пришел подставной. Я увидел, что он отодвинулся от нас, как бы внутрь себя, в свои эмоции. Да, и я тоже, один из этого комитета, так он считал. Мы не были друзьями, только знакомыми, да, он не испытывал недостатка в уважении, не от меня. Он был не сильный, как некоторые индивидуальные люди среди нас, при наших обязанностях.

Это был процесс. Что за процесс. Да.