Перевод с подстрочника

– Сегодня особенный день, – сказал Алишер. – Но всё будет хорошо. Ничего не бойтесь – Аллах всё устроит.

– А чего мне бояться? Я положу ваше послание между своими переводами, так что президент, скорее всего, обнаружит его только потом, когда начнёт их читать.

– Правильно, – подтвердил Алишер. – Это очень разумно. Аллах всё устроит, как надо.

От неожиданного звонка в дверь его рука с пиалой дрогнула, чай плеснул на брюки. Алишер сморщился, улыбаясь через силу. Олег пошел открывать, уверенный, что это приехал за ним водитель Касымова, но это была Динара. Увидев её, Алишер сразу засобирался, стараясь не глядеть в её сторону, словно один вид этой женщины был ему в такой важный день неприятен. На пороге крепко сжал локоть Печигину, молча кивнул на прощание. На левой штанине его отутюженных серых брюк расплывалось тёмное пятно от чая.

Динару Олег после поездки на свадьбу еще не видел. Минувшие дни были так насыщенны, что он и не вспоминал о ней. Она прошла на кухню, принялась за готовку. Олег наблюдал за ней и думал, как бы она отреагировала, если б узнала, что Народный Вожатый, на чьих коленях она сидела в детстве, – вовсе не великий поэт, как считают все, а диктатор, подписывающий своим именем чужие стихи? Что бы она сказала, поведай ей Олег, что человек, освободивший ее от страха смерти и давший почувствовать бессмертие, повинен в гибели множества мирных людей? Скорее всего, просто не поверила бы. Следя за движениями быстрых рук, месивших тесто, резавших мясо и зелень, Печигин понимал, что выбить её из колеи было бы не просто: вера в Народного Вожатого усвоена ею с детства, как умение хорошо готовить, как рецепты коштырской кухни, переходящие из поколения в поколение. Пошатнись эта вера, и некому будет защитить её от страха смерти, она останется с ним один на один.

– Что ты готовишь, Динара?

Она повернулась к нему всем корпусом, разведя в стороны, чтобы не испачкать джинсы, покрытые мукой ладони.

– Это мантышка – тесто для мант. Вечером манты будут.

Свет из окна падал на её открытые плечи, лицо оставалось серьёзным, хотя она улыбалась, белые от муки разведённые руки, казалось, выражали отказ от всякой защиты, готовность сдаться по первому требованию. Олег вспомнил, как лежала у него на плече её голова по дороге в «Совхоз имени XXII съезда КПК». Возникшая тогда близость никуда не делась, она сохранилась в нём, и Олег не сомневался, что Динара тоже ее помнит. Захотелось увести её с кухни, уложить в постель, раздеть, стиснуть эти плечи – всё это было бы так же естественно и просто, как приготовление пищи, как еда и питье. Говорил же Касымов, что она в полном его распоряжении. Почему-то именно сейчас сделалось вдруг досадно, что он не воспользовался этим. Конечно, когда рядом была Зара, ему было ни до кого, но близкое присутствие Динары всё это время означало возможность шага в сторону, в иной вариант развития событий. Вот и теперь, вместо того чтобы ехать на встречу с Народным Вожатым, как хорошо было бы просто лечь с ней в постель! Оттого, что он знал, что не сделает этого (с минуты на минуту мог появиться водитель Касымова, да и вообще… не тот сегодня день), Олегу стало тяжело. Словно страх, от которого защищал Динару Народный Вожатый, передался ему, знающему о президенте то, о чём она не подозревала. Кухонное окно выходило на солнечную сторону, и на кухне было много света и блеска, отражавшегося от посуды, стёкол полок и шкафов. Стоявшему у двери Печигину захотелось зажмурить глаза, уйти в темноту под веками…

Водитель Тимура приехал без четверти двенадцать, вернее, без семнадцати минут, с навязчивой уже точностью запомнил Олег. Из-за строительных работ движение по нескольким улицам было ограничено, образовались заторы. Встав в пробке, коштыры тут же начинали изо всех сил давить на гудок, точно это было для них главной радостью за рулём, над загустевшим автомобильным потоком поднимался к небесам беспрерывный пронзительный вой. Сквозь звуконепроницаемые стекла машины Касымова он, к счастью, проникал еле слышно.

– Не опоздаем? – спросил Олег.

– Не должны, – равнодушно ответил водитель и дважды вдавил гудок, показывая, что делает всё, что в его силах.