Переворот.ru

— Эх, ма… Федеральная служба охраны, говоришь, в казаки-разбойники поиграла? Ну, думаю, за дальнейшую карьеру Злобина можно не беспокоиться. Если в ближайшие сутки не добьют, конечно.

— Павел Степанович! — осадил его Салин.

Решетников умиротворяющее замахал рукой.

— Тихо, тихо, друг мой. Я в том смысле, что буду только рад, если ему дадут пожить долго и на пользу родине. Злобин — вымирающий вид. Скоро таких, как он, в «Красную книгу» заносить придётся. И разводить, как этих… Зубров в Беловежской пуще! Методом перекрёстного опыления.

Он бросил листы на стол. Налил себе кофе.

— Санкционированная утечка, — заключил он и отхлебнул кофе.

— Думаешь?

Решетников кивнул.

— Лопухнулись только в одном — недооценили противника. Чуть не угробили беднягу Злобина. Представляешь Игнатия Леонидовича в студии «Эха»?

— Откровенно говоря, нет.

— А пришлось бы старому лису выползать с покаянием. Больше некому, а время не терпит. Вот была бы умора. Игнатий — и вдруг в отставку просится! — Он поставил чашку на стол. — Владислав, друг мой, ты, надеюсь, выставил пост у сервера? Мода сейчас такая пошла, вламываться и сразу же из компьютера файлы выдёргивать.

Владислав молча кивнул.

В моменты кризисных ситуаций в штаб-квартире фонда «Новая политика» у сервера выставлялся отдельный пост. После включения сигнала тревоги выйти из помещения, запертого бронированной дверью, постовой мог, только изъяв жёсткий диск из головного сервера и бросив его в щель лотка на стене. Только после этого размыкались контакты электрозамка, и дверь можно было открыть изнутри. Снаружи дверь открыть было невозможно, даже используя вместо ключа гранатомёт.

Дальнейший путь жёсткого диска знал только Владислав и те особо доверенные люди, которых он отобрал лично.

Салин выбрался из-за стола, прошёлся по кабинету. Тяжело опустился на диван напротив Решетникова. Налил себе минеральной воды. Из кармана достал флакончик с лекарством, вытряхнул на ладонь крохотные белые горошинки. Бросил в рот, морщась, запил водой.

— Фу… Начало завтрака, будь оно не ладно, — пробормотал он. — Кстати, Павел Степанович, ты обратил внимание, что Злобин дважды упомянул некий список лиц, причастных ко всей этой свистопляске?

— Ага. — Решетников усмехнулся. — Хочешь знать, под какими номерами мы в нем значимся? Потерпи, скоро узнаешь.

Салин медленно опустил стакан.

— Типун тебе на язык, Павел Степанович!

* * *

День — «Д», время «Ч — 1 час 15 минут»

Волкодав

Громов потянул носом, удивлённо распахнул глаза и уставился на поднос, уставленный крохотными тарелочками со всяческими вкусностями и кофейным сервизом на две персоны.

Мандарин, разложенный на дольки, был похож на оранжевый цветок. И источал он аромат, родом из детства.

В ещё не очистившемся от сна сознании вдруг отчётливо всплыла картинка: отец, вломившийся в двери с последними ударами курантов. От его лёгкого пальто и шапки пахло снегом. Квартирка сразу же сделалась тесной от шума и суеты. Больше всего галдел и суетился он, семилетний Вовка, почему-то решил, что как старший просто обязан помочь отцу успеть к праздничному столу. Сестрёнка просто зашлась счастливым визгом и только зря путалась под ногами. Мать, обомлевшая от неожиданности, прислонилась плечом к дверному косяку. Отец распахнул туго набитый портфель, и на пол хлынули оранжевые шарики, восхитительно пахнущие праздником. Вовка Громов бросился их собирать, сгрёб полными пригоршнями, прижал к груди. Захлебнулся от щекочущего, оранжевого запаха. Он понял, что будет праздник, как у всех, и даже лучше. Потому что его папка самый лучший на свете. Только он может появиться, когда уже не ждут. Слезы сами собой хлынули из глаз…

Громов плотно сжал веки.

— Если женщина принесла вам завтрак в постель, это ещё ничего не значит. Или значит, что вам нужно вскочить и бежать без оглядки, — произнесла Ира мягким грудным голосом.

Громов вспомнил, что бежать ему некуда. Куда ни кинь, всюду клин. Уткнулся лицом в подушку, чтобы спрятать глаза. Ни видеть ничего вокруг себя, ни, тем более, чтобы разглядывали его, не хотел.

За окнами и в доме стояла давящая, совершенно не городская тишина. Ночью у него так и не сложилось жилище Ирины. Сейчас он, почему-то был уверен, что находится не в квартире, а в загородном доме.

«Значит, где-то по близости есть охрана. Если не в самом доме, то по периметру. Живым отсюда не выпустят, это совершенно ясно. Попытаться можно, а чего добьюсь? На воле меня ждут мои соратники и родственники Исмаила. Черт, как же меня сыграли! Чтобы так себе все козыри сдать, не один день готовиться надо. Если не месяц… Что говорит о том, что тебе, братишка, лучше не дёргаться».

Он вдруг нутром понял, что чувствует зверь, когда лапа зажата капканом. Не так страшна боль, как сосущее все соки отчаяние.

Громов едва сдержал стон.

Ирина молча опустилась рядом.

— Какие были указания на мой счёт? — пробубнил он в подушку.

— Накормить завтраком. Привести в порядок. Успокоить.

— Считай, успокоила.

Громов развернулся, оперся на локоть.

— У тебя самой на душе не погано?