Переворот.ru

На вкус Громова, должно было быть либо одно, либо другое. Либо евроремонт сверху донизу, с реставрацией лестницы и арочных окон в подъезде. Либо пусть уж будет совковый коммунальный рай. А здесь прогресс в уровне потребления почему-то застопорился, разбился на отдельные потоки и водоворотики. Как и по всей стране, впрочем. На всех и все сразу денег не хватило, да и не планировалось тратить на всех, а отдельные состоявшиеся и состоятельные свои усилия тратили на то, чтобы ещё дальше уйти в отрыв от общей нищеты, а не вытянуть других за собой.

Они вышли на последний лестничный пролёт.

— В перила вмонтирован «видео-глазок», — прошептал Хартман. — Нас уже ждут.

Он остановился. Переложил кожаный кейс из правой руки в левую.

— Мандражируешь?

Громов зябко передёрнул плечами.

— И правильно делаешь. Не к девкам в гости идём.

Последний пролёт, ведущий к двум квартирам, перегораживала стальная решётка с кодовым замком.

Хартман отдышался и поставил ногу на первую ступеньку.

— Кстати, чему и как тебя учили, интересно знать. Вот скажи, с чего начинается преступление?

— С самооправдания.

— Ответ на твёрдую «тройку». — Хартман пошёл вверх по лестнице. — Самооправдание, типа «у лоха взять не грешно», или «не мы такие, жизнь такая», кроме психологического изврата, имеет ещё и рациональную подоплёку. Самооправдание происходит от ощущения безнаказанности. Заметь, не даёт его, снимая психологическое табу на преступление, а порождено им! Безнаказанность, в свою очередь, происходит от уверенности, что преступление возможно, раз, и возможности уклониться от наказания, два. А что даёт уверенность в безнаказанности?

Он, встав на последнюю ступеньку, повернулся к Громову.

— Уверенность даёт только информация. Ее правильная оценка. Как на этапе планирования, так и в момент осуществления преступления. Отсюда вывод — преступление начинается с утечки информации.

Хартман набрал код на замке.

— Если бы кое-кто умел держать язык за зубами, нас бы здесь не было. Резонно?

Решетчатая дверь протяжно скрипнула.

— То ли лень смазать, то ли примитивная сигнализация, — с видом проверяющего из Главка прокомментировал Хартман. — Навевает подозрения, что мужики дрыхнут в служебное время.

Он повернул налево, к пошарпанной и запылённой двери без номера.

Громов встал у него за спиной.

— Начинай без команды, — прошептал Хартман.

Достал из кармана удостоверение, его уголком трижды надавил на кнопку звонка.

За дверью уже кто-то стоял, это Громов почувствовал совершенно точно.

Хартман распахнул удостоверение, поднёс к глазку.

В двери щёлкнул замок.

* * *

12:05 (в.м.)

Волкодав

Громов стоял в центре комнаты и шёпотом считал до десяти. Уже десятый раз подряд. Сердце никак не хотело успокоиться, колотилось, как на марш-броске в полной выкладке. Где-то под самым горлом. Яростно и гулко.

Квартира оказалась постом технического наблюдения. На стеллажах стояли приборы, мерно помаргивая контрольными лампочками. Крутились бобины у двух магнитофонов. В окна были наведены фотоаппараты с мощными объективами. На экранах трёх мониторов, разбитых на квадраты, замерли виды особняка в разных ракурсах и ближайшие подступы к нему. В одном кадре Громов разглядел их джип, припаркованный на улице напротив арки дома. Хартман был прав, об их появлении на посту узнали заранее.

Ошибся Хартман только в одном. В «литерной» квартире было трое. Два опера, первого Громов свалил на пороге, второго вышиб ударом из кресла перед пультом. И девушка. Она спала, свернувшись на диванчике в маленькой комнате. Туда стащили мебель с ближайших помоек и превратили в некое подобие комнаты отдыха. Девушка не успела даже вскрикнуть, Громов отключил её ударом вполсилы по челюсти.

— Что творится в родной организации! — проворчал Хартман, войдя в комнату. — Пятница-развратница, видите ли, у них. Девку на объект притащили! Слава богу, что девка хоть «кадрированная», как выяснилось, опериха из соседнего отдела, а не блядь из соседнего подъезда.

В одной руке у него был кейс, в другой несуразный пистолетик, похожий на детскую игрушку.

Он опустился на колено, приставил толстый ствол пистолета к шее лежащего на полу опера. Нажал на спуск. Голова у человека безжизненно дёрнулась. Ноги просучили по полу и обмякли, словно парализованные.

— Нафига? — выдавил Громов.

— Не бойся, не убил. Укольчик сделал, — прокомментировал Хартман. — Сон — лучшее лекарство при астеническом синдроме[61]. А что ты хотел? Работа сидячая, но нервная, начальство тупит, жены пилят, дети грызут, а слова никому не скажи. И главное, никакой альтернативы. Где его удостоверение?

— На стол положил.

Хартман выпрямился, прошёл к столу. Покрутил в пальцах красные корочки удостоверения.

— А курить на объектах ФСБ категорически запрещено.

С этим словами он высыпал на стол содержимое пепельницы. Бросил в неё удостоверение, прибавил ещё два, достав их из кармана. Щёлкнул зажигалкой.

— Больше эти люди у нас не служат, — громко, чтобы услышал Громов прошептал он.

Оглянулся.

— Как самочувствие, ратоборец?

— Вашими молитвами.