Переворот [сборник]

— Кочнев? Здравствуй, это Монахов. Ты не поможешь? С кем в последнее время работал Гоги Кудидзе? Точно, Атос. Терся в компании Шарадзенишвили? Все ясно. У тебя на него ничего нет? Есть? Куча дел? Тогда можешь их закрывать. Не можешь?

Монахов несколько минут слушал молча, потом попрощался и повесил трубку.

— Черт возьми! Это же те ребята, которые взяли обменный пункт. Сегодня их объявили в розыск. Только искали красный «москвич», а они уже гнали в черном «вольво».

— Кто они, известно?

— Один, как установлено, это Михо Целкаламидзе. Кличка Целка. О третьем пока сведений нет.

— И много они хапнули?

— Полтора миллиона долларов и три миллиона рублей.

Шабуров присвистнул:

— То-то все это так жарко горело! А как зовут Шарадзенишвили?

— Резо Иосифович, — ответил Монахов.

— Теперь мне все ясно. В бреду этот Атос сказал мне: «Резо, мы все сделали. Резо, прости, не получилось…»

— Включи это в протокол, Абузаров, — подсказал Монахов инспектору. — Глядишь, пригодится.

* * *

Два дня Синицын безвылазно жил в квартире Климова. Ни опытный омоновец, ни биолог с дилетантским опытом жертвы преследования за это время вокруг себя ничего подозрительного не заметили. На третий день Климов сказал:

— Сегодня, профессор, я тебя отправлю в деревню. Возьмем билет, доедешь на электричке до Телищева. Дальше десять верст на одиннадцатом номере до Мартыновки… Остановишься у полковника Лазарева…

— Где там одиннадцатый останавливается? — деловито спросил Синицын.

Климов расхохотался.

— Ты даешь, профессор! Одиннадцатый — это по-нашенски ать-два, по-пехотному!

— Я смотрю, — обиженно сказал Синицын, — тебе бы меня побыстрей спровадить отсюда. По-твоему, мне ехать в таком виде, как есть? Без смены белья, без бритвы, без зубной щетки? Ну, нет. Хочешь ты или нет, я заеду домой.

— Валяй, я погляжу, как тебе отвернут голову.

— Жора, не боись! Мы теперь тоже кое-чему научены. На рожон не полезу. Сперва проверю и, если что-то замечу, домой не сунусь.

Климов мрачно покачал головой. Затея ему не нравилась, но он знал, что убеждать Синицына значило не уважать себя. Биолог был упрям не только в постижении наук, но и в обычных житейских делах. Его дикое упрямство вынудило уйти из дому жену, которую он любил. Оно же не позволило ему защитить докторскую диссертацию. А уж если вопрос касался бритвы и зубной щетки, переубедить упрямца не смогли бы и десять тысяч братьев.

— Черт с тобой! — сказал Климов расстроенно. — Только будь осторожен. Голова у тебя одна…

Чтобы добраться до Мневников, Синицын сделал дикий круг. Он сперва доехал до станции метро «Молодежная» и оттуда автобусом двинулся к дому. Это походило на поездку из Москвы в Рязань через Курск, но такой маневр, по его мнению, вряд ли кто-то мог предугадать.

Последние две остановки перед домом Синицын шел дворами по противоположной стороне улицы. Прежде чем двинуться к дому, решил понаблюдать за обстановкой.

Прекрасным наблюдательным пунктом оказалась телефонная будка. Делая вид, что пытается дозвониться по номеру, который все время занят, Синицын достаточно быстро убедился: путь к собственному жилищу отрезан. На дороге стоял черный «мерседес», который уже был ему известен. Возле «Гастронома» без видимого занятия топтался крепыш в сером костюме. Он то смотрел на голубей, бродивших по газону, то поднимал голову и глядел на облака. Устав бездельничать, неторопливо пересек улицу, подошел к «мерседесу», перекинулся словами с водителем и опять вернулся на сдое место. Минуту спустя откуда-то со стороны к той же машине приблизился еще один человек. Он не просто поговорил с водителем, а взял у него пластмассовую бутылку и начал пить прямо из горлышка. Утолив жажду, вытер губы рукой и побрел на свой пост.

Не раздумывая, Синицын повесил трубку, приоткрыл дверь и выскользнул из будки. Пешком дошел до проспекта Маршала Жукова, сел в троллейбус двадцатого маршрута, доехал до «Полежаевской» и направился в метро.

Слежку Синицын заметил уже на «Беговой». Не чувствуя никакой угрозы, он тем не менее внимательно вглядывался в тех, кто ехал в вагоне… Лицо одного из пассажиров, стоявшего у самой двери, было прикрыто развернутым журналом. «Сокол», — прочитал на обложке Синицын и тут же обратил внимание на серый костюм. Точно такой же был на «топтуне», слонявшемся у «Гастронома».

Сердце екнуло и упало. Перейдя по вагону к последней двери, Синицын встал так, чтобы выскочить на перрон в любой момент.

Уйти от «хвоста» сразу не удалось. Несмотря на все ухищрения, «серый костюм» не отстал ни при пересадке на кольцевую линию на «Баррикадной», ни на «Киевской», где Синицын перешел на радиальную линию. Держа в поле зрения своего сопровождающего, Синицын доехал до «Арбатской». Делая вид, будто не собирается выходить, придержал ботинком дверь. В момент, когда все остальные захлопнулись, выпрыгнул на платформу. Из последней двери того же вагона столь же стремительно выскочил «хвост».