Переворот [сборник]

Синицын быстро обогнул портальную колонну и взбежал по лестнице к переходу, который вел на станцию «Боровицкая». Он торопился, спиной ощущая преследователя. Вниз по эскалатору бежал, семеня ногами. На его счастье, к платформе сразу подошел поезд, следовавший в сторону Серпуховки. Он втиснулся в ближайший вагон и остановился у двери. Когда она захлопнулась, увидел преследователя в сером костюме. Тот стоял и растерянно озирался, как бывает в случаях, когда теряют из виду что-то нужное. Было желание помахать рукой, но благоразумие взяло верх, и Синицын прикрыл лицо газетой.

Доехав до «Полянки», он стремительно выскочил из вагона, лавируя в толпе, пересек платформу и сел в хвостовой вагон поезда, который шел к «Боровицкой». Когда состав прибыл туда, Синицын, чуть пригибаясь, чтобы быть менее заметным, бросился к переходу на станцию «Библиотека Ленина». На эскалаторе огляделся. Знакомого серого костюма за ним не маячило.

Через час с рюкзачком за плечами Синицын вошел в зал ожидания Казанского вокзала. Здесь пахло густым перебродившим запахом общественного сортира, табаком и потом. Поморщившись с непривычки, смешался с толпой. Нашел свободное место в ряду стульев с продавленными сиденьями. Снял рюкзак, уселся, поставил поклажу на колени. Никто не обратил на него внимания. Осмотревшись, вынул из кармана газету и погрузился в чтение, в то же время не забывая внимательно поглядывать по сторонам.

За пять минут до отхода поезда Синицын вышел на пригородный перрон. Две электрички, готовые к отправлению, стояли рядом. Он подошел к той, которая ему не была нужна. Стоял и ждал, когда объявят отправление той, что была за его спиной.

Он вскочил в электричку в момент, когда двери закрывались. Створка с сорванной резиновой прокладкой больно саданула по левому плечу. Он продрался в тамбур. Здесь также воняло табачным дымом и какой-то едкой химией. Теснясь друг к другу, стояли бабы с огромными мешками, приготовившиеся сходить на первой остановке. Но все это уже не волновало Синицына. Он оторвался от «хвостов» и ехал, ехал.

Призрак внезапной опасности остался там, в затянутой дымкой Москве.

От Телищева до Мартыновки дорога шла по опушке леса. Справа лежали поля пшеницы, плохо ухоженные, замусоренные пыреем. «Агропиррум», — вспомнил Синицын латинское название пырея. — «Огонь полей». Вспомнил и остановился. Поля пшеницы — кормилицы великой страны горели огнем беды, и никто не стоял на меже, не кричал криком, не бил тревогу.

Видимо, нет в мире существ, которые живут в большем разладе с природой, чем люди. Не потому ли, что большинство из нас перестало ходить по земле пешком? Не потому ли, что от постоянного сидения за столами в конторах и Думах, на мягких подушках в автомобилях задница человека разумного оказалась боле? развитой, чем его голова?

Что видит чиновник — выборный или назначенный, — проезжая в машине мимо березовых лесов и зеленых полей, на которых пасутся буренки? Думаете, природу, попранную в правах? Как бы не так!

Тренированный мозг дельца-экономиста сразу переводит живое в кубометры древесины и тонны мяса, которые еще не проданы за границу. Властителей судеб страны сегодня волну-егне будущее живого, а комиссионные от распродажи национальных богатств.

Горькие времена, горькие мысли! Безвременье.

Плесень цивилизации «перестройки», растекающаяся по нашей земле, все заметнее пожирает и себя и природу. И следы этого пожирания видны на каждом шагу.

Умелый мелиоратор — черт его побери! — спрямил петли рек, прирезав к площади посевных земель изрядный клин. А речка — это-то в среднерусской благодатной полосе! — перестала течь и высыхает еще до середины лета. Спасая положение, ревнители прогресса построили огромную запруду: без воды селу жить нельзя. Сразу поднялся уровень грунтовых вод в округе. Подтопило все погреба в деревнях, а пруд затянуло ряской и зелеными водорослями…

Звеня на рытвинах разболтанными железными суставами, Синицына догнал велосипед. Поравнявшись, седок поздоровался и спросил:

— В Мартыновку, аль куда?

— В Мартыновку.

— Простите, что-то ваше обличье мне не знакомо. Вы к кому?

— Я друг Георгия Климова. Знаете такого?

— Жору-то? Кто ж его тут не знает! Наш человек, мартыновский. Сейчас в Москве. Голова! И вы из Москвы, выходит?

— Оттуда.

Велосипедист соскочил с седла.

— Не возражаете, если пройдусь рядом?

— Это я вас должен спросить, — улыбнулся Синицын. — Вы здесь хозяева.

— Ага, — согласился мужчина. — Хозяева, пока пашем и сеем.

— А потом?

— Потом распорядиться нашим добром хозяев хватает и без нас. Одно слово — рэкет.

— Бандиты?

— Все тут — господа-товарищи из налоговой инспекции, городские грабители… А мы что можем? Не мудрено отдать, мудрено: где взять.

— Что, до перестройки лучше жилось?

— Не в пример! Конечно, советская власть деревню не миловала. Что произведено по госпоставкам, под гребло выметали. Но жить было можно. Тащили по дойам колхозное и не гибли. А теперь фермеру у кого утащить? У себя? Так с нас и без того шерсть с кожей стригут.

— Зато говорят, фермер знает, что работает на себя.