Перевоз Дуня держала… Это он – мой мужчина!

Не успела Анфиса зарадеться, яко новая напасть на её бедну головушку – решил Кондратий Саввович жениться, законной супружницей обзавесть. Поначалу Анфиса не горевала, ужо не раз родители-то с невестами к Кондратию Саввовичу подкатывали, да он всё отнекивался. А яко поняла, что дело-то слаживается, опять решила лаской да ребёночком к себе возвернуть. Дитё-то зачать получилось, а свадьбу расстроить – нет. Только того и вышло, что выдернула на роды Кондратия Саввовича из постели с молодухой на четвёрту ночь после свадьбы. А он яко до свадьбы цельный год в дому почти не показывался, тако и после появления Софьюшки не сильно радовал своим присутствием. Едно только усмиряло Анфису – смага в очах Кондратия Саввовича не от новой любови горела, а от дела нового – организации красильной фабрики на землях, что вместе с законной женой досталися. И потому она енто доподлинно ведала, что голодный к ней под бочок Кондратий Саввович подкатывался, што кот блудливый, проталенный⁵⁶. Ибо голод его не по её верной душе, не по её любящему сердцу, не по её светлому лику был, а только лишь по плоти её горячей. Не любил ужо Кондратий Саввович Анфису, ох, не любил! Да и её сердечко ужо по нему не таяло. Не было в нём любови, так, докука една.

Да и откудаво той любови взяться, коли порубил Анфисино сердечко Кондратий Саввович на чурбачки, на мелкие щепочки? Первая зарубка была, когда пред родителями своими не защитил. Вторая – што деток своих бастардами оставил. Третью зарубку израдой с Лушкой нанёс. Четвёртую – когда в их дом, её дом, няньку свою старую притащил, Матрёну⁵⁷ Поликарповну. И вроде с благой целью – помочь Анфисе с тремя детками управляться. Только Матрёна деток холила и лелеяла, а Анфису невзлюбила, хозяйкой признавать отказывалась. Анфиса за помощью к мужу кинулась, а он: «Пошто на стару няньку напраслину возводишь?» Пришлось Анфисе смириться, терпеть занозу.

Не успела Анфиса к четвёртой зарубке приноровиться, яко тут же и пятая приспела – женитьба мил-дружка. Да не на ней, Анфисе, верной супружницы ужо не малого четырнадцать годков, а на молодухе, Евдокии Лукинишне.

Но млада жена в их дому не появлялась. Жизнь текла своим чередом. Кондратий Саввович продолжал фабрикой своей красильной заниматься, Анфиса в дому хозяйствовала. И только Анфиса уверовала, что тако и дале продолжаться будет – она здеся супружницей, а Евдокия в городе, яко эта самая Евдокия возьми и явись, куды её не ждали. И тут нанёс Кондратий Саввович сердцу Анфисы самую обидную зарубку – велел в три дни из дому вместе с детьми вон убраться! Нет, не на улицу прочь, в домик на выселках. Но из родного дому да в чужой, енто всё равно, что и на улицу. Только и успела Анфиса дворовой девке наказ дать, яко подпортить ночку младой супружнице: волос подбросить и подушку да одеяло сбить тако, штоб поняла змеюка – не одна она тута под бочком у мужа веется. Узрети только вот сию картину маслом не довелося…

Пялила в чужом дому в потолок сухи очи Анфиса и думала: «Ох, не к добру заявилась мужнина супружница к нам в дом, ох, не к добру! И што же теперича со мной и детками будет то?»

⁵³ – безысходность

⁵⁴ – начала

⁵⁵ – измена

⁵⁶ – мартовский

⁵⁷ – имя Матрена принадлежит уравновешенной, спокойной, мягкосердечной и терпеливой женщине с флегматичным, но очень хорошим характером. Она хоть и не любит конфликтные ситуации, но всегда готова отстаивать свое личное мнение. Может проявить сильную волю и твердость, которую, наверное, никто от нее не ожидает. У представительницы этого имени есть твердые нравственно-духовные принципы. Она живет, в точности следуя им. В зависимости от морально-этических установок Матрена подбирает круг знакомых и близких друзей, становясь чутким, внимательным и коммуникабельным собеседником, умеющим выслушать и понять, а также обладающим феноменальной интуицией и способностью вникать вглубь вещей. В некоторых ситуациях Матрена бывает деспотичной.

10

Дуняша проснулась ни свет, ни заря. Лежала с закрытыми очами и думу думала. Ту же, что и когда засыпала – яко же мне дале жить то? Так же как и вечером, ничего на ум не шло. Очень хотелося забедовать кому-нибудь в жилетку али совет у кого спросить, чтоб научил уму-разуму, да не у кого. Тётушка на богомолье ужо какой месяц. Да и вернётся ли – Бог весть. Тятеньке Савве Игнатьевичу и маменьке Арине Микулишне жаловаться на сына несподручно.

Думала-думала Дуняша, так и этак прикидывала, ничего не удумала и, деять нечего, поднялась с дивана. Не успела едного шагу от него отойти, яко дверь отворилася, раздались грузные шаги, и в гостиную вошла небольшого росточка пожилая женщина. Вошла, поклонилась и сказала:

– Матушка, Евдокия Лукинишна, самовар поспел ужо, хлеб на столе. Извольте откушать, чем Бог послал.

– Мне бы умыться со сна то, – ответила Дуняша.

– А пойдёмте, я Вас провожу, матушка!

И повела Дуняшу в сени. Пока шли, Дуняша искосу разглядывала провожатую – уж, не она ли та добрая душа, што укрыла вечером Дуняшу? Может, станется, она ещё в чём помочь сможет?