Она сказала это деликатным тоном, поэтому ничуть не смутила, и он быстро избавился от брюк, заодно и от футболки. И тут уж они отдались полному взаимному наслаждению. Он целовал и ласкал ее груди, нежно поглаживал живот и еще ниже, и одновременно нашептывал слова не раз произносимые в мечтах: «Родная моя, любимая, наконец, я ощущаю и твои груди, и всю тебя, это все мое?.. и это мое?.. теплое, мягкое, живое… мое? Она охотно и с радостью принимала эти чувственные прикосновения, изнемогала от ласк, и хоть не была уже девушкой, но еще ни разу не испытывала такого острого наслаждения и желания. Вожделенно прикрыв глаза, как в бреду, бессвязно, иногда со стоном отвечала: «Да, да, Антоша, милый, твое… все твое… возьми это… о-ей!.. хорошо!.. и это тоже возьми!.. Возьми меня всю!..»
Не сговариваясь, они сделали некоторые движения – и он оказался над ней, губы их снова слились, и наконец он вошел в ее трепещущее горячее и от ожидания влажное лоно.
Через некоторое время, довольные и утомленные, они лежали прямо поверх покрывала. Антон, опершись на локоть, смотрел на нее, гладил по волосам и благодарно и нежно целовал – и в губы, и в нос, и в щеки. Даша, теперь стесняясь, запахнула халатик, который так и не был снят. В ней каким-то удивительным образом сочеталась первоначальная девственная стыдливость Евы, еще не вкусившей запретного яблока, с недавними ухищрениями, когда она пыталась обольстить Антона. Изредка, бросая на него взгляд, спешно отводила глаза и ругала себя за свою неудержимость во время оргазма, когда, не в силах совладать с собой, проделывала невероятные телодвижения нижней частью тела, при этом в экстазе стонала и охала. «Что он теперь подумает обо мне? – говорила она себе. – Я такая развратница». Антон, несмотря на свой вековой крестьянский род, все-таки обладал утонченной натурой, сразу понял причину стыдливости и, продолжая ее целовать, с улыбкой успокоительно прошептал: «Глупенькая моя, сладкая, Дашенька, я люблю тебя»…
Потом они пили чай и разговаривали. Даша считала, что теперь они будут жить вместе.
Вообще-то эта новая, далеко ушедшая и, так сказать, продвинутая цивилизация не признавала семью в нашем отсталом понимании, полном пережитков и предрассудков. В городах ни у простых людей, ни у интеллигенции официальных браков не было, они нигде не регистрировались, так же и в деревне. Муж, жена – эти слова не исчезли совсем, они еще употреблялись иногда, но потеряли свой первоначальный смысл. В отношении семьи была абсолютная свобода выбора и полное равенство полов. Хочешь жить с одним, живи хоть год, хоть десять лет, хоть всю жизнь. Хочешь растить детей, пожалуйста, расти, воспитывай. Считаешь, что это ненужная обуза, – сдай в детский дом, каждая республика с удовольствием брала заботу о них на себя и воспитывала очень правильно. Детские дома были отдельно для интеллигенции и для простого народа. Естественно, обучение и воспитание в них проводилось соответственно рангу. Такие дома существовали только в городах, в деревне все жили семьями.
Значительная часть населения городов вообще не знала слов «папа» и «мама», но не считалось, что они чем-то обделены. Это были такие же полноценные члены общества. Но многие как-то по привычке предпочитали тоже жить по старинке, в семьях.
Такой была и Дашина семья. Ее родители счастливо, в ладу, прожили двадцать лет, воспитывали троих детей, Даша даже не думала о каком-то ином устройстве своей жизни. И теперь в радужных красках рисовала любимому человеку их будущую совместную жизнь. Мечтала о детях, говорила, что их должно быть не меньше трех, и строила другие разные планы. Антону очень хотелось, чтобы эти мечты осуществились, но он не был столь наивен и не разделял ее оптимизма. Чтобы не огорчать Дашу, свои сомнения он держал в голове, а ее, так неосторожно взлетевшую в мечтах на еще неокрепших, не испытанных жизнью крыльях, старался потихоньку приземлить на грешную землю. Он осторожно спрашивал: «А где же мы будет жить?» Даша отвечала, что в городе Нашем, хоть есть еще двое братишек, но там же большущая квартира, целых двенадцать комнат, всем места хватит. Тогда Антон неуверенно сказал, что, наверное, твои родители будут против, ведь еще не было такого, чтобы девушка из интеллигентов жила с парнем из простонародья.
– Ну и что, значит, просто не случалось, что они знакомились и близко узнавали друг друга, поэтому и не влюблялись.
– Да нет, Дашенька, я думаю, что не так все просто, – пробовал он ее образумить, – ведь не может быть, что проживая в одном городе, молодежи не приходилось встречаться и общаться. Возможно, есть какой-то закон, запрещающий вам, интеллигентам, жить с нами.
– Не слышала я ни про какие такие законы, – сказала Даша и категорично добавила: – В крайнем случае, брошу город и останусь у вас в деревне, буду учить детей.