Перевозчик (СИ)

С первыми лучами Мичи выкопал из своего необъятного мешка чистое белье и побрел в купальню. Та была для самадо подлинной радостью: расположенная в нижнем уровне сводчатая зала с глубокими нишами помывочных по окружности и водоемом посередине - полумеры локтей в поперечнике - на заре наполнялась игрой солнечного света в облаках густого, уютного пара. Особая система подкачки, очистки и подогрева, скрытая от посторонних глаз, в холодное время года служила для отопления также всего громадного здания; содержалась она в полной исправности мастером-истопником, и бесперебойно обеспечивала купальню свежей, горячей - не обжигающей, а самой что ни на есть приятной - водой. Вносить сюда книги по вполне понятным причинам было категорически запрещено - иначе большинство самадо, скорее всего, предпочли бы вообще не покидать купальни. По крайней мере, и на рассвете, вступая в грядущий день, и вечерами, завершив свои обязанности, именно здесь неизменно собирались они побеседовать о том, о сем - и, ополоснувшись в помывочных, располагались, по грудь в теплой воде, на широком уступе вдоль бортика водоема, предаваясь неге и праздности. Днем пользоваться купальней дозволялось не только обитавшим в Библиотеке самадо, но и всякому, принадлежащему книжной гильдии. Не то, чтобы в Ооли не хватало купален - в том числе и весьма хороших - но удовольствие это было вовсе не из дешевых, так что книжники - народ, в большинстве своем, небогатый - заглядывали сюда, поблаженствовать, при малейшей возможности. Дух братства ощущался здесь явственно и отчетливо. Место встречи добрых друзей, неспешных бесед, выгодных сделок, взвешенных решений и захватывающих умственных поединков, купальня Библиотеки с давних пор была своего рода сердцем гильдии. Еда и табачная жвачка воспрещены были здесь чистоты ради; курение трубки в воздухе настолько сыром не приносило особого удовольствия, а потому было не принято, как не поощрялось оно и вообще в стенах Библиотеки: не только во избежание случайного возгорания, но и ради того, чтобы книги не пропитывались запахом дыма. Большинство самадо, однако, имели обыкновение попыхивать у себя в кельях, где дым легко покидал помещение свозь высокие узкие окна - благодаря, очевидно, особенностям движения воздушных потоков, продуманным еще при строительстве здания. Не принята была в купальне и полная нагота: ниши, где можно было помыться как следует, оснащены были легкими дверцами высотою от колена до плеч, а выходить в общую залу и к водоему следовало в ганте - широком, особым образом повязанном на бедрах лоскуте ткани. Правило это позволяло свободно пользоваться купальней и женщинам - завернутым, впрочем, в ганту от колен до самых подмышек; в гильдию их принимали вполне охотно, так что известно было немалое число талантливых переписчиц, да и владелицы книжных лавок часто оказывались весьма в своем деле успешными.

Перебросив через дверку чистую ганту, Мичи открыл заслонку и долго стоял под упругой струей воды, растирая тело ладонями. Как следует согревшись после довольно прохладной ночи, он перевел заслонку в другую сторону, и ненадолго подставил распаренную кожу бодрящему ледяному потоку - как часто любил делать, чтобы проснуться уже окончательно. Теперь можно было отправляться в купальню. После холодного ополаскивания вода в ней казалась особенно приятной. Мичи сидел, погрузившись по самую шею, подтянув к подбородку колени; не открывая глаз, слушал, как купальня постепенно наполняется звуками нового дня: отдельные негромкие голоса понемногу просыпавшихся и собиравшихся здесь самадо сливались в низкое неразборчивое гудение, перемежаемое шлепками босых ног по каменному полу, всплесками воды в бассейне и довольным кряканьем. Кто-то плюхнулся в воду совсем рядом с ним. Мичи приоткрыл глаза: Палаанке-самадо, бодрый жилистый старичок с ясными, добрыми, внимательными глазами - нынешний настоятель. Уселся, вздохнул; откинулся к бортику водоема, разбросав руки по сторонам. «Кое-что следует сделать, Мичи. Онди, конечно, владел немногим, но все же надо распорядиться добром. Родных у него, вроде, не было. Всю жизнь в этих самых стенах-то и провел - даже и настоятелем был четырежды. До меня еще: я-то позже пришел, он тогда уж от жеребьевки, как мог, отнекивался. Вообще, молчаливый ведь был старик, слова лишнего не промолвит: проходишь мимо - кивнет тебе, улыбнется, ответит, подскажет что... но вот чтобы с кем бы да по душам - такого и не водилось. С тобой только вот, пожалуй; уж это - да... Ну и мы тут подумали, между братьев - получается, ближе тебя никого у него и не было. Ты, в общем, откушай, а там в кельи и поднимайся. Как что было, так все и стоит, по-прежнему. Что сгодится - себе оставь, а чему надобности не видишь - снеси, раздадим меж братии, по потребности. Йок?».