Перезагрузка

– Ты че, сука! – завопил пьяный, неуверенно поднимая орудие в мою сторону. Я выхватила «Удав».

– В сторону, гад!

– Да ты че тут делаешь! – Вова еще не осознал ситуацию. Какая-то баба пришла тут мешать ему жить! Я выстрелила в пол. Жаль патрона, но что делать? Звук выстрела отрезвил лизкиного сожителя. Он пробормотал что-то и пошатываясь, побрел в соседнее помещение. Здесь он всю нехитрую мебелишку – собранный им же из досок стол, старый комод – раскрошил топором. По всей комнате валялись обломки мебели. Я подошла к Лизке и сразу поняла, что все кончено. Попал-таки топором в затылок. Лизкино тело было основательно избито, одежда порвана.

Надо убрать труп, пока я еще здесь. Не факт, что пьяный вообще до этого додумается. А когда труп долго лежит в помещении, он начинает вонять на весь дом, потом крысы собираются, а крысы у нас такие, что даже Кару могут загрызть. Я подхватила мертвую Лизку под плечи и потащила. И так устала как собака, и башка болит, а еще вот этим надо заниматься.

Труп я выволокла на улицу, подальше от дома, и бросила среди камней. Тут сожрет кто-нибудь, те же крысы. Конечно, похоронить бы по-человечески, да никаких сил на это нет.

Около разбитой двери я снова постояла, прислушалась. Вова вел себя тихо – ничего не слышно. Я поднялась наверх и открыла собственный замок. Дана бросилась ко мне на шею и вцепилась, как мутантный клещ.

– Ну хорошо, хорошо, малышка, – бормотала я, гладя ее по рыжей голове, – я уже здесь. Все будет хорошо.

Я ожидала, конечно, что мне дадут втык и дисциплинарное взыскание какое-нибудь. Зильбер, делая перевязку на глазу, точно изругался весь. Мол, сами себе враги, как я могла, мол, хочу вообще сдохнуть, зрение потерять и инвалидом стать. Лечишь, мол, лечишь, стараешься не для себя же, а они. Ну в общем, все в таком духе. Нормально ругаться он не умеет. Я помалкивала себе и слушала. Потом опять улеглась на коечку, Зильбер велел еще остаться, капельницу поставил. Да я бы и сама не пошла сейчас на занятия или в патруль – еще хреново себя чувствую, что уж говорить, работу еле выдержала, это прямо подвиг какой-то был с моей стороны. Подвиг, чтобы не сдохнуть. Если бы Зильбер отпустил, я бы снова домой пошла.

Лежала я, закрыв здоровый глаз, и лезли мне в голову тоскливые мысли. Про глаз, конечно. Че-то вдруг так жалко его стало! Только теперь по-настоящему осознала потерю. Даже не потому, что неудобно – я уже привыкла к суженному полю зрения, вроде так и надо. Конечно, будет мешать, особенно в патруле, в бою. Но меня даже не это дергало. Просто думаешь, вот мне восемнадцать лет, и глаза уже нет. Как будто уже и помру скоро. В общем, пугала близость смерти. Хотя казалось бы, чего тут такого, ну помрешь? Сколько людей вокруг помирает, вот хотя бы Лизка сегодня – и ведь не в ГСО, не в бою, даже не от дружков пострадала. И не от болезни, как большинство, не от голода. Могла бы жить и жить, нормальная здоровая баба. Но нет, связалась с таким мужиком. Я, наверное, с мужиками вообще связываться не буду – да и с кем? Большинство у нас либо старики, либо пацаны младше меня, либо уже заняты, на хороших-то парней очередь стоит. А я теперь еще и без глаза. И вообще до сих пор единственный, кто мне реально нравился – был Ворон. Ворон даже не женат и без подруги, у него была подруга, но убили. Но где я – и где Ворон? Будь я хоть красавица, ну ладно, а так чего?

Нет, не уродство мое и даже не смерть меня пугали. А бессмысленность жизни какая-то. Вот лежу и думаю – что толку? Одного глаза у меня уже нет. Как будто один шаг к смерти сделан. Ну вот проживу еще может пять, а может, даже тридцать лет. Да хоть семьдесят. По сути это ведь совсем немного! Как искорка сверкнула из вечной тьмы – и в темноту канет. А зачем ей вообще появляться, этой искорке? Получается, ради мучений только. Да еще, ведь вот какая засада, мучения свои мы осознаем и страдаем от бессмыслицы. Животные, они хоть не понимают вот все это – про искорку, что помрут скоро. А мы еще и мыслим.

Такая тоска взяла, я аж чуть не завыла. Но тут открылась дверь, и вошла Иволга. Придвинула стул, села рядом с койкой.

– Привет!

– Привет, – я открыла здоровый глаз. Сейчас, наверное, ругать будет. Хотя взысканиями у нас обычно Ворон занимался.

Но Иволга ругаться не стала.

– Маус, – сказала она, – ты говорила, у тебя дома ребенок. Когда ты здесь – ребенок один сидит, что ли?

– Ну она не такая уж маленькая! Восемь лет уже.

– Вот и я о том, – произнесла Иволга, – это сестра твоя? Родственница?

– Да нет. Соседку убили, это ее дочка. Ну что я ее, брошу, что ли?

– Понятно, – Иволга кивнула, – так может, ты ее с собой сюда будешь брать? Вообще это нам как-то наладить нужно. На следующем собрании обсудим. У многих и свои дети есть. ГСО должно помогать бойцам. А то вы выкладываетесь, жизни отдаете, а взамен – ничего. Ты как думаешь?

А я уже радостно обдумывала эту идею. Тоску как рукой сняло.

– А что? Дана не помешает, – заверила я, – она девка толковая. Она и хозработы может выполнять понемножку. И сидит тихо, если что.