Пережитое

Но вышло все иначе. На следующий же день Эльбрус позвонил, мы стали встречаться почти каждодневно, гуляли, иногда заходили к нему или ко мне — я познакомила его с мамой, и он начал бывать у нас запросто. Месяца через два попросил меня выйти за него замуж. Я долго колебалась. Пугало то, что я мало его знаю, какая-то его скрытность и затаенность. Мама тоже была против. Лишенная всяких национальных предрассудков, она все же была смущена тем, что он осетин, кавказец; боялась, что будет ревнивым (в чем не ошиблась), будет стеснять мою свободу. И все же в декабре 1933 года, через четыре месяца после начала нашего знакомства, мы стали мужем и женой. Я сознательно говорю: не поженились, а стали мужем и женой. Мы никак не оформили наш брак, а просто стали жить вместе, в нашей с мамой комнате. Официально же мы зарегистрировались в загсе только спустя несколько месяцев, уже в 1934 году. В то время это считалось обычным явлением: пышных свадеб с подвенечными нарядами, со свидетелями, ресторанами в нашей среде не устраивали. На нашей «свадьбе» собралось человек двадцать друзей и родственников. Мы выпили шампанское и съели скромный ужин, приняли поздравления без всяких подарков и обручальных колец и были признаны мужем и женой.

Так пересеклись наши судьбы — судьбы двух людей с совершенно разным прошлым, с абсолютно разными характерами — и постепенно стали одной судьбой. Как чертик из волшебного ящичка, выскочила Лиля, соединила наши руки для долгой жизни и сразу же исчезла, пропала, как будто бы ее и не было. Она позвонила мне только месяцев через семь и, не спрашивая даже, как я живу, спросила: «Ну, вы поженились?» И на мой растерянный утвердительный ответ, рассмеявшись, сказала: «Ну я так и знала, я же тебе говорила!» И снова исчезла, на этот раз на долгие годы. В этом проглядывала какая-то мистика!

Мой муж — Эльбрус Александрович Гутнов, был человеком по-своему ярким и неординарным. Он пропустил через свой разум и свою душу все превратности нашей революции, испытал все радости и горести, которые она принесла народу. Осетин по национальности, он принадлежал к тому красивому и гордому народу (как я потом убедилась), который до Октябрьской революции жил еще в условиях феодализма. Он родился в горах Кавказа, в Куртатинском ущелье, которое у осетин считалось наиболее чистой в этническом отношении частью Осетии, сохранявшей кровь и гены (это я говорю современными словами) своих предков, северных иранцев — аланов. Отец его, бедный крестьянин, имел шестнадцать детей, Эльбрус был самым младшим.

С трудом добывая свой хлеб на скудной горской земле, отец Эльбруса еще до революции переселился в город Владикавказ и стал рабочим. Сам малограмотный человек, он пользовался огромным авторитетом старейшины среди своего родственного клана и стремился всем, чем мог, помочь своим сыновьям получить хоть какое-то образование. Я успела познакомиться с ним в том же 1934 году, когда Эльбрус повез меня на Кавказ. Это был высокий, худой, красивый старик, лет семидесяти пяти, с черными еще волосами и седеющей бородой, носивший черкеску и папаху. В нем проглядывало одновременно что-то строгое и ласковое; в его чертах сквозила глубокая народная мудрость. Хотя я и не была осетинкой, а в то время такие браки встречались в Осетии в штыки, он принял меня приветливо, не укорял Эльбруса, видимо понимая его и подчиняясь духу времени.

Во всем его облике было какое-то внутреннее благородство, я бы даже сказала, врожденная интеллигентность, перешедшая ко всем его сыновьям, кроме одного. Недаром никому из них он не помешал идти своей дорогой и выйти в люди. Его старший сын Евгений[11] стал рабочим, квалифицированным наборщиком, сначала во Владикавказе, потом в Петербурге, куда переехал. Он был революционером, социал-демократом. В период реакции его арестовали, выслали, но он из ссылки бежал за границу — в Германию. Грамотный, умный, умелый, он быстро освоился на новом месте, выучил немецкий язык, работал сначала наборщиком, потом сам завел небольшую типографию, где печатал русскую революционную литературу. Потом от революции отошел, женился на немке и, как считал Эльбрус, омещанился; хотя и после Октябрьской революции Евгений продолжал печатать русскую литературу, как советскую, так и эмигрантскую, а также книги на осетинском языке. Он пережил в Германии фашистскую диктатуру, войну и много позже прислал Эльбрусу пару писем, а затем исчез, видимо, ушел в небытие. Я его никогда не видела.

Второго брата, Кирилла, мне еще довелось узнать. Очаровательный, красивый, исключительно благородный человек, он также стал квалифицированным полиграфистом, занимал важное место в центральной газете Орджоникидзе (бывшего Владикавказа), был коммунистом, преданным партии и революции, но его расстреляли по лживому доносу в 1937 году.