Пережитое. Воспоминания эсера-боевика, члена Петросовета и комиссара Временного правительства

И к этому прибавился еще тяжелый удар, который разразился над нашей партией, – измена Азефа, который был разоблачен как раз в это время. Оказалось, что измена свила себе гнездо в самом сердце партии, так как Азеф в глазах партии имел большие заслуги по своей террористической деятельности, пользовался большим влиянием и стоял выше всяких подозрений. И теперь этот человек оказался предателем, за деньги продававшим правительству головы своих наиболее близких друзей. Измена Азефа на многих произвела ошеломляющее впечатление, многие разуверились в жизни, в людях, в партии – было даже несколько случаев самоубийства в связи с этим именно событием.

Но не на всех измена Азефа подействовала так, у других, наоборот, она вызвала прилив энергии. Мы видели в этом событии удар по партии, удар по революции – необходимо было усилить революционное движение. Для себя я решил снова ехать в Россию для революционной работы во что бы то ни стало. Мои родные жили тогда в Москве, письмами убедить их в правильности своего решения было трудно – я упросил их приехать ко мне на свидание в Париж.

– Отец, я хочу ехать в Россию на работу, я не могу больше сидеть за границей сложа руки.

– Подумай о матери, ты давал обещание…

– Я знаю и помню. Но скажи мне правду: ты видишь сам, что делается у нас сейчас в России, сам знаешь, что без борьбы и жертв нельзя сейчас работать на пользу родины… Скажи мне, если бы я теперь послушал тебя и остался спокойно жить за границей, когда моих товарищей арестовывают, ссылают и вешают, – ведь ты, наверное, сам стал бы меньше уважать меня?

Отец пристально посмотрел мне в глаза.

– Да, меньше…

Вопрос был решен, через две недели я уже выехал в Россию.

Снова в России

Революционное движение за эти годы переживало глубокий кризис, а положение нашей партии было особенно тяжким. На смену революционному 1905 году пришли годы реакции. Народные массы устали и отошли в сторону от политической жизни, правительство всеми своими силами обрушилось на революционеров. За эти три года – 19061907—1908 – многие тысячи революционеров были казнены по приговору военных судов[52], отправлены на каторгу, сосланы в Сибирь. Многие сами пали духом и разочаровались в политической деятельности. Революционные организации и партии были разбиты или рассыпались сами. Измена Азефа, как яд, проникла в самый организм партии, многие честные люди были невинно взяты под подозрение, а иные просто перестали доверять друг другу. Работать при таких условиях снова в России, воссоздавать опять революционные организации – было делом чрезвычайно трудным. Но мы не падали духом. Мы были убеждены, что революционное движение 1905 года не могло оказаться случайностью, что оно в недалеком будущем должно повториться, потому что русская революция имеет под собой глубокие политические и социальные основания. Надо просто мужественно пережить это безвременье, – огонь, который раньше горел так ярко, разгорится снова, и наша обязанность заключается лишь в том, чтобы в это переходное время не дать ему потухнуть совершенно. Но теперь работать стало бесконечно труднее. Во-первых, слишком многое выдал Азеф правительству, и потому особенно трудно было работать тем, кто в революции участвовал уже давно и кого Азеф хорошо знал. Во-вторых, прятались по своим углам все сочувствовавшие, которые раньше так много помощи оказывали революционерам, – ведь и помогают обычно только тем, кто имеет успех.

За этот период мне пришлось работать в России с января 1909 года по май 1910 года. Мы заботились только о том, чтобы поддержать то, что сохранилось в партии от прежних лет. А сохранилось немного – кое-что в Петербурге, Москве, Одессе и Баку, на Юге и на Урале. Партия была разгромлена, и мы, кучка преданных революции лиц, делали нечеловеческие усилия, чтобы сохранить немногое в ожидании новой революционной волны.

За эти полтора года мне пришлось очень много разъезжать по России, и светлых впечатлений я имел мало, но с упорством средневекового фанатика я говорил себе: credo, quia absurdum[53]. Я твердо верил, что революционная Россия воскреснет.

Работать мне в России приходилось особенно трудно, потому что русская полиция через своих парижских шпионов знала о моем отъезде в Россию; мне известно было, что в России за мною была организована специальная погоня, так как Департамент полиции знал, что я состою членом Центрального комитета партии, и придавал мне большое значение. Сейчас мне трудно вспомнить, сколько за эти 18 месяцев жизни в России я переменил имен и паспортов, сколько испытал приключений. Помню, что однажды в Вильно на железнодорожном вокзале от усталости я упал в обморок, и первым, кто оказал мне помощь, был жандарм; в Баку я серьезно захворал и лежал неделю в городской больнице; в Москве я пришел на квартиру, хозяина которой накануне арестовали и допрашивали обо мне, – я же пришел через полчаса после того, как от него ушла полиция. У моих родных в Москве несколько раз делали обыск и искали мой адрес…