Пережитое

Папа мой, от которого жизнь навеки оторвала меня, когда мне минуло двадцать два года, тоже был человеком замечательным. Владимир Осипович Цедербаум (революционный псевдоним — Левицкий), уроженец Петербурга, принадлежал к большой высокоинтеллигентной семье, многие члены которой сыграли значительную роль в русском революционном движении. Он был родным, самым младшим братом Юлия Осиповича Мартова, сподвижника В.И.Ленина по созданию «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» и многие годы его близкого друга. Его второй брат, Сергей Осипович, по псевдониму Ежов, был тоже известным революционером (левым меньшевиком), а старшая сестра Надежда Осиповна вышла замуж за известного революционера Сергея Николаевича Кранихфельда, который прославился тем, что, получив наследство от какого-то богатого родственника, все отдал на нужды революции, хотя имел семью — жену и троих детей. Еще одна сестра папы (тоже старше него), Лидия Осиповна, вторым браком была замужем за известным правым меньшевиком Ф.И.Даном.

Живя в такой семье, мой папа не мог не стать революционером. В своих воспоминаниях, изданных уже после революции, он живо описал, как, будучи еще маленьким гимназистом, бегал по поручению брата Юлия с конспиративными записками к В.И.Ульянову и обратно, тоже в качестве «порученца».

Семья папы была более респектабельна, чем семья мамы. Его дед, Александр Иосифович Цедербаум, известный еврейский общественный деятель, еще в XIX веке выступал как сторонник постепенной ассимиляции евреев, был издателем первой в России еврейской газеты «Гамелиц», пропагандировавшей эти идеи, за что получил звание потомственного почетного гражданина и право жительства в Петербурге. Этим званием и привилегией пользовался и мой дед Иосиф Александрович, агроном по образованию, долгое время работавший в качестве торгового представителя или служащего представительства какой-то русской фирмы в Турции. Прожив там много лет, дед женился на молодой девушке-сироте из греческого города Салоники, воспитанной на французский лад в католическом монастыре в Стамбуле, — красавице, ставшей затем матерью семейства, о котором идет речь.

Дед был человеком либеральных убеждений, но отнюдь не революционером, бабушка — заботливой матерью и домашней хозяйкой, далекой от общественных дел. Но когда их дети, один за другим, стали уходить в революцию, родители не препятствовали им в этом, помогали материально, иногда прятали от полиции во время обысков нелегальные брошюры и документы, чтобы спасти детей от арестов.

Я не знала своих деда и бабушку. О других членах семьи расскажу позже, а теперь вернусь к моему необыкновенному папе, который за двадцать два года постоянно прерываемого общения с ним, дал мне знания, привил понятия, воспитал чувства, которые сделались моими на всю жизнь.

Папа был небольшого роста, очень худой, можно даже сказать щуплый, сильно сутулился и потому казался старше своих лет. Но лицо у него было чудесное: интеллигентное, тонкое, с красиво вырезанным небольшим ртом, невысоким, но хорошим лбом. Он носил небольшую рыжеватую бородку и усы. Волосы же его были черные, жесткие, стоявшие щеточкой, и в них рано появилась седина. Наибольшее впечатление производили глаза — небольшие, чисто голубого, бирюзового цвета, светившиеся добротой, теплотой и вместе с тем источавшие непоколебимую твердость и прямоту.

Когда я стала постарше, мне иногда казалось, что в его лице проглядывало какое-то сходство с каноническим обликом Христа. Может быть, потому, что жизнь его была исполнена тревог и мучений, переносимых им с удивительным для его слабых сил мужеством.