На маленький Юршинский остров,уставший от зимнего сна,всегда удивительно просто,бесшумно приходит весна.Сначала в условных приметах,не ясных другим иногда —в особенной резкости света,в росистой испарине льда.Всё больше небесных промоин,и вот, как предвестье чудес,над скованным Рыбинским моремотверзнется пропасть небестакой изумительной сини,что грудь для дыханья тесна.Забытою четкостью линийвпервые тревожит весна.А там, у истоков апреля,услышишь полдневной порой:работают дятлы-капелинад снежной непрочной корой.В предчувствии птичьих набеговв природе пойдет суета —ручьи шевельнутся под снегомс упрямой повадкой крота.И медленно, трудно, неспороснега отползают во рвы.На бурых горбах косогоровпрорежутся зубы травы.И темною, влажною ночью(наверно, их ветер принес),как пчелы – мохнатые почкиобсядут лозинки берез.Чтоб позже, в один из рассветов,для нас неприметно, тайком,подняться с насиженных ветокзеленым, крылатым листком.Тогда в перелесках знакомыхприходит бродяжничать срок,как рифму – по тем же законам —отыскивать первый цветок.Смотреть, как горит, не сгорая,заря над простором лесным,как листья налились до краязеленою кровью весны.
«Чернила – не кровь…»
Чернила – не кровь,а строка – не душа,но есть исключительный случай,когда замираешь,почти не дыша,в предчувствии редких созвучий.В такую минуту,над словом склонясьв сплошном отрицанье покоя,поймешь ты,что с временем держится связьодной, неизбежной строкою.Когда эту строчку ты всё же настиг,и ей уже некуда деться,то трудно понять,где кончается стихи где начинается сердце.
«Жухлый лист с оголенной крушины…»
Жухлый лист с оголенной крушиныв коченеющих пальцах зажав,ты увидишь – дожди потушилибеспокойный осенний пожар.И не то чтобы грусть или жалость —не могу равнодушно смотреть,как к садовой решетке прижаласьпалых листьев холодная медь.Это всё, что осталось от лета,зеленевшего только вчера.И печальную осень в букетысобирает, смеясь, детвора.Сад стоит, под ветрами и стужейпотемневший, сквозной и нагой.И мальчишка хрустящую лужус нетерпением тронет ногой.