Читаем Переживание стыда в «зеркале» социальных теорий полностью

Не я один рассуждаю подобным образом – Гергилов, например, предлагает не останавливаться на представлении о стыде как множественном феномене, а продолжить поиск единого языка описания стыда. Этот автор объясняет необходимость подобного поиска тем, что трактовка стыда как множественного феномена «не может объяснить, что общего есть у этих (разных. – М. Б.) форм стыда, почему они, несмотря на их различие, объединены общим понятием. Определение стыда могло бы быть удачным, если изначально было бы схвачено общее, присущее всем его феноменам, а различия рассматривались бы как вторичные… Определение следует вырабатывать за рамками конкретного и, в конечном счете, лишь случайного наполнения стыда. Определение, вбирающее в себя общность всех проявлений стыда, идентично его структурному понятию… Ввиду того, что изначально оно должно абстрагироваться от случайных проявлений стыда, получить такую структуру теоретически можно лишь априорно. Определение, полученное таким образом, – совершенно иное, по сравнению с. дефинициями, исходным пунктом которых является определенное содержательное наполнение стыда, т. е. эмпирия, которая затем, путем абстрагирования, возводится в ранг теории. Априорное определение стыда идет противоположным путем.»[8]. Итак, Гергилов предлагает идти по пути поиска априорного определения стыда в направлении нахождения априорной структуры стыда. Соглашаясь с возможной эффективностью таких поисков и попытавшись самостоятельно найти такую априорную структуру стыда, я всё же постараюсь не пренебрегать дефинициями, исходным пунктом которых является определенное содержательное наполнение стыда, т. е. эмпирия, но попытаюсь вписать эту эмпирию стыда в единую теоретическую систему. И, может, мне удастся найти такой единый – для социологии, социальной психологии и социальной философии – язык описания эмпирии стыда. И, мне кажется, описание эмпирии стыда с помощью единого теоретического языка может выступить как дополняющее определение стыда по отношению к априорному определению стыда через его структуру.


Снова о выборе языка описания стыда: о соотношении социологии, социальной психологии и социальной философии

Я по своей специальности – философ (да, вот так вот – сразу, как только получил диплом, так и стал философом! ) и ни разу – не социолог в том смысле, что не проводил социологических исследований (хотя изучал социологию, т. е. «проходил» ее во время учебы в УрГУ на философском факультете, и проходил там же социологическую практику), не занимался теоретическими социологическими исследованиями. Но попытки профессионально заниматься социальной философией позволили понять мне, что грань между социальной философией и теоретической социологией тонка. И мне кажется, что я смогу, не опозорившись (не устыдившись!), рассуждать о стыде на языке теоретической социологии[9].

Автор данной работы также – ни разу – не социальный психолог, но с общей психологией знаком (опять же – по учебе в УрГУ на философском факультете). А, кроме того, пытаясь понять сущность стыда в качестве философствующего субъекта, я неоднократно был вынужден «заходить» и на «территорию» как общей психологии, так и социальной психологии в попытках понять специфику стыда как переживания и специфику поведения «человека стыдящегося». Значит, есть шанс, не опозорившись, рассуждать и на основе эмпирического и теоретического материала исследований социальных психологов.

Но какие именно социально-философский, социологический, социально-психологический «диалекты» языка теоретического описания выбрать, т. е. какие теории в социологии, социальной психологии и культурологии, какое социально-философское учение будут более адекватными для описания стыда и позволят мне охватить максимально возможное количество социальных проявлений этого переживания? А может это будет какая-то одна теория? Которая (может с небольшими уточнениями применительно к специфике предметной области) позволит объединить результаты изучения стыда в рамках всех трех дисциплин – социальной философии, социологии, социальной психологии – и тогда мы получим по-настоящему комплексное описание стыда? Ибо комплексность исследования человека в стыде заключается не только в том, что исследуемый объект рассматривается с разных сторон – со стороны социологии, психологии и философии, но и в том, что осуществляется попытка организовать этот комплекс исходя из единого основания, попытка дать объяснение фактам, собранным в разных науках с помощью единой системы терминов. Попробуем для начала разобраться с предметной областью данных теоретических дисциплин.

Перейти на страницу:

Похожие книги

История России
История России

Издание описывает основные проблемы отечественной истории с древнейших времен по настоящее время.Материал изложен в доступной форме. Удобная периодизация учитывает как важнейшие вехи социально-экономического развития, так и смену государственных институтов.Книга написана в соответствии с программой курса «История России» и с учетом последних достижений исторической науки.Учебное пособие предназначено для студентов технических вузов, а также для всех интересующихся историей России.Рекомендовано Научно-методическим советом по истории Министерства образования и науки РФ в качестве учебного пособия по дисциплине «История» для студентов технических вузов.

Александр Ахиезер , Андрей Викторович Матюхин , И. Н. Данилевский , Раиса Евгеньевна Азизбаева , Юрий Викторович Тот

Педагогика, воспитание детей, литература для родителей / Детская образовательная литература / История / Учебники и пособия / Учебная и научная литература
Павел I
Павел I

Император Павел I — фигура трагическая и оклеветанная; недаром его называли Русским Гамлетом. Этот Самодержец давно должен занять достойное место на страницах истории Отечества, где его имя все еще затушевано различными бездоказательными тенденциозными измышлениями. Исторический портрет Павла I необходимо воссоздать в первозданной подлинности, без всякого идеологического налета. Его правление, бурное и яркое, являлось важной вехой истории России, и трудно усомниться в том, что если бы не трагические события 11–12 марта 1801 года, то история нашей страны развивалась бы во многом совершенно иначе.

Александр Николаевич Боханов , Алексей Михайлович Песков , Алексей Песков , Всеволод Владимирович Крестовский , Евгений Петрович Карнович , Казимир Феликсович Валишевский

Биографии и Мемуары / История / Проза / Историческая проза / Учебная и научная литература / Образование и наука / Документальное