Периферийная империя: циклы русской истории

«Злосчастный правитель России был бессовестно предан друзьями, но особенно жестоко обманут обстоятельствами. Никогда прежде тщательно продуманные расчёты не были так ужасно разрушены нежданными и невероятными событиями», — писал «The Economist». У царя были все основания считать, что «Англия — или по крайней мере правящие классы Англии — полагала Оттоманскую империю недостойной того, чтобы ей помогать, да и не верила в возможность спасти её; он знал, что, по нашему мнению, Турция рано или поздно падёт, и бессмысленно пытаться отсрочить дату её окончательного крушения»[464].

Чего не понимало правительство Николая I, так это того, что предкризисное состояние мировой экономики делало Лондон ещё менее сговорчивым, чем обычно. В конце концов, война — прекрасный способ отсрочить промышленный кризис. Потому жёсткое поведение англичан в «восточном вопросе» оказалось для царского правительства полнейшей неожиданностью.

Противоречивость английской политики в отношении России, проявившаяся впервые уже при Иване Грозном, с особенной остротой сказалась в 50-е годы XIX столетия. Ещё при Екатерине Великой стало ясно, что Британская империя раздела Турции не допустит. В Чесменском сражении значительная часть русского флота находилась под командой английских офицеров, но и на турецких судах служили англичане (причём и в том, и в другом случае — с разрешения своего правительства). В Лондоне это считали поддержанием «равновесия», а в Петербурге к подобным вещам относились весьма болезненно.

Екатерина отвечала на «недружественные» действия Лондона, демонстрируя самостоятельность во внешней политике (например, провозгласив «вооружённый нейтралитет» во время войны североамериканских колоний за независимость). Но экономические связи сторон были настолько сильны, что несмотря на взаимные претензии Лондон и Петербург неизменно возвращались к сотрудничеству. Поэтому, готовясь к очередной войне с Турцией, петербургское правительство Николая I ожидало как минимум английского нейтралитета, если не активной поддержки. Секретные переговоры о разделе Оттоманской империи велись между британскими и российскими дипломатами. Однако интересы британского капитала в России вновь вошли в противоречие с интересами британского капитала на Ближнем Востоке. В Лондоне хотели бы расширения русского хлебного экспорта, но не ценой фактического уничтожения Турции. Поскольку Петербург уже не мог уступить, британскому правительству пришлось выбирать. И выбор оказался в пользу Турции — ближневосточные интересы Лондон ставил выше.

Турция в 1851–1852 годах покупала гораздо больше английских товаров, нежели Россия, хотя последняя была и богаче, и населённее. «Чем больше стеснений налагала на английский сбыт в России русская покровительственная таможенная политика, — пишет известный историк Е.В. Тарле, — тем более настойчивым делалось стремление английского торгового мира избавиться от необходимости платить ежегодно «золотую дань» российской императорской казне, русскому помещичьему классу и русскому экспортирующему купечеству за хлеб, и, естественно, все с большей охотой английские негоцианты расширяли свои операции в двух хлебороднейших провинциях, ещё числившихся владениями султана, — в Молдавии и Валахии»[465].