Периферийная империя: циклы русской истории

В том, что именно «компенсационные сделки» стали предпочтительной для советского руководства формой внешних связей, было что-то символическое, почти фрейдистское. В Москве продолжали утешать себя мыслью, что вслед за поставками сырья начнётся прорыв на мировой рынок отечественной промышленности, возникнут условия «для продвижения советских машин и оборудования на экспорт»[742]. Увы, это отнюдь не входило в планы западных партнёров, которые проявляли интерес главным образом к сырью и полуфабрикатам. Советский Союз возвращался в систему международного разделения труда на то самое место, которое некогда занимала дореволюционная Россия. И даже основные партнёры были прежние — Германия и Франция.

В конце 70-х начались переговоры по широкомасштабному советско-германскому проекту. Западная Германия должна была получить газ в обмен на трубы и оборудование, необходимое для строительства газопровода Уренгой — Ужгород, по которому это сырьё должно было поставляться. Окончательную форму соглашение приобрело к началу 1981 года. И в тот же год на встрече лидеров западных стран в Оттаве американский президент Рональд Рейган потребовал от канцлера Германии Гельмута Шмидта отказаться от проекта. Однако немецкое руководство не уступило, и «контракт века», как его называли советские пропагандисты, был подписан в декабре 1981 года.

Советские эксперты в середине 80-х годов не без удивления констатировали, что экономические связи с Западной Европой расширяются, «несмотря на ухудшение международной обстановки»[743]. На самом деле, в вопросе о советских энергетических поставках на Западе сталкивались две стратегии, ни одна из которых не сулила советской системе ничего хорошего. Соединённые Штаты, особенно после прихода к власти консервативной администрации Рейгана, стремились изолировать СССР, ограничить торговлю с ним и тем самым принудить к политическим уступкам. Напротив, правящие круги Германии и Франции считали, что развитие торговой кооперации и возрастающая зависимость СССР от западной технологии и кредитов, в конечном счёте, гораздо больше повлияют на политическую эволюцию восточного соседа.

Советские лидеры, со своей стороны, пытались воспользоваться разногласиями в западном лагере. «В отличие от американских компаний, зачастую выдвигающих неприемлемые условия, — говорилось в официальном советском исследовании того времени, — западноевропейские партнёры выразили готовность поставлять оборудование не только для экспортных газопроводов, но и для внутренних газовых магистралей. Более благоприятными были и условия кредитования»[744].

С середины 70-х годов Восточная Европа стала важным рынком сбыта для немецких и французских компаний. Уже в 1975 году здесь реализовывалось 22% продукции западногерманского машиностроения[745]. Наряду с Западной Германией и Францией ключевым партнёром СССР оказалась Финляндия — не только в силу географической близости, но и благодаря «промежуточному» политическому статусу эта страна выступала посредником между двумя блоками, поставляя товары и технологии, которые не могли быть проданы напрямую.

С точки зрения советского руководства, компенсационные контракты должны были стать доказательством «преимуществ международного разделения труда» и примером того, как должно складываться «взаимовыгодное сотрудничество с развитыми капиталистическими странами»[746].

В конечном итоге, фатальным для Советского Союза оказалось именно сочетание усиливающегося военно-политического давления со стороны США и постоянного роста экономической зависимости от Западной Европы. Чем больше становилась зависимость от поступавших из Германии, Франции, Финляндии товаров и технологий, тем более болезненными оказывались для СССР торговые ограничения, накладываемые на него США. Чем большей была вовлечённость в мировую систему, тем сильнее руководство страны испытывало комплекс неполноценности от того, что в рамках этой системы их не воспринимают как своих.

Разложение Восточного блока

Мировой кризис перенакопления 1970-х годов создал предпосылки долгового кризиса 1980-х. Цены на нефть к концу стабилизировались на новом уровне. «Свободные» капиталы были как-то размещены. Кредит начинал дорожать. В свою очередь, корпоративные элиты использовали дестабилизацию кейнсианской модели для социально-политического контрнаступления. Социальное государство (Welfare State) было объявлено непомерно дорогим, политические позиции социал-демократов пошатнулись.