Перикл

   — На изготовление такого алтаря из мрамора надо потратить не менее года, — сказал Аспасии Сократ: о том, что такое резьба по камню, он хорошо знал — сам занимался этим, делая надгробия. Впрочем, не только надгробия: иногда — гермы, каменные столбы с головою бога Гермеса, которые с некоторых пор стало модно устанавливать у ворот домов с разного рода сентенциями, вроде той, что высечена на герме у дома Каллия: «Верный путь освещает не только солнце, но и мудрая мысль». Богач Каллий считает себя мудрым человеком. У ворот дома проксена Каламида тоже стоит каменная герма. Гермес на ней бородат, у него огромный фалос — оттого, надо думать, в доме Каламида даже с улицы слышны крики многочисленных детей, а на груди Гермеса вырезаны и промазаны красной краской слова: «Здесь каждый милетянин найдёт приют».

Раб позвал Каламида, и тот спустился в перистиль по балконной лестнице, спустился торопливо, подчёркивая тем самым свою готовность немедленно услужить гостям. Раб принёс для Каламида дифр, раскладной стул. Аспасия и Сократ уселись на каменную скамью, которую всё тот же раб, перед тем как им сесть, застелил козьей шкурой. Проксен улыбался, был обходителен, держал Аспасию за локоть, пока та садилась на скамью, отбросил ногою ящерицу, оказавшуюся возле её туфельки, велел рабу принести для гостей питьё и фрукты.

Сократ рассказал проксену, зачем они к нему пришли. Каламид, размышляя, шевелил губами, будто перекатывал во рту орешек, поглядывал из-под лохматых чёрных бровей на Аспасию, и глаза его при этом всякий раз пламенели от восхищения, — должно быть, он знал толк в красоте, но знал также, что такое смущение перед красотой — отводил глаза от Аспасии и как бы даже извинился перед Сократом за то, что посмел пялиться на его девушку. Впрочем, в этом было, кажется, больше игры, чем искреннего чувства.

— Я знал вашего отца, — вдруг сказал Каламид, — славного старика Аксиоха. Да, — вздохнул он и шлёпнул себя ладонью по колену, — печальна его судьба: потерять всё — богатство, сыновей. — Проксен снова глубоко вздохнул. — А дом, говорите, остался? — наклонился он поближе к Аспасии.

   — Остался. Тот, что за храмом Геры, — ответила Аспасия, — возле гимнасия Никомаха, где два чистых колодца.

   — Так. Я знаю этот дом. Это богатый дом. Зачем же ты ушла из него, Аспасия? — Проксен прищурил глаза.

   — Аспасия хочет купить дом в Афинах и жить здесь, — ответил за Аспасию Сократ.

   — Да, да, да, — суетливо заговорил проксен, — я не должен был спрашивать. Родственники Аксиоха, думая, что у покойного не осталось наследников — они ведь не знают, что прекрасная его дочь жива! — захотят присвоить дом. Правильно? — обратился проксен к Сократу.

   — Родственники бросаются на наследство, как волки на овцу, — ответил Сократ.

   — А я им не позволю! — сказал грозно Каламид и встал. Весь вид его при этом говорил, что он готов совершить героический поступок. — Не позволю! — Он махнул рукой так, будто держал в ней меч.

   — А деньги? — на всякий случай напомнил Сократ. — Сможет ли Аспасия получить за дом деньги?

   — Сколько? — спросил проксен.

Сократ назвал сумму, которую он и Аспасия заранее обговорили, учтя при этом и то, что проксену, вероятно, захочется получить вознаграждение.

   — Дом стоит меньше, — сказал Каламид и назвал цену на пять мин серебра меньше.

Сократ снизил цену ещё на пять мин — ведь начался неприкрытый торг — и сказал, что это лишь в том случае, если Аспасия получит деньги теперь же.

   — Но это большие деньги, — ответил проксен, — очень большие. На эти деньги в Афинах можно снять роскошный особняк лет на пятнадцать — двадцать. У меня есть на примете такой дом...

   — Снять? — переспросил Сократ. — Не купить?

   — Иностранец и даже такая прекрасная иностранка, как Аспасия, — проксен улыбнулся и поклонился в сторону Аспасии, — не может купить в Афинах дом — запрещается законом. Я говорил Периклу: «Отмени этот закон!» — но он не решился, сказал, что афиняне возмутятся. Остаётся лишь снять дом. Я сейчас же могу показать особнячок, который у меня на примете. Он вам понравится. И мы заключим договор. На пятнадцать лет.

   — На двадцать, — настоял Сократ.

   — Хорошо, на двадцать, — ответил проксен, но тут же спохватился и скинул год: — На девятнадцать.

   — На восемнадцать, — сказала Аспасия, смеясь. — Через восемнадцать лет я буду так богата, что смогу купить все дома в Афинах, и так стара, что мне понадобится лишь один — могила на кладбище.

Сократ и Каламид переглянулись, не зная, как отнестись к словам Аспасии: принять ли их за шутку и рассмеяться или изобразить на лице скорбь.

   — Я хочу осмотреть дом и, если он мне понравится, поселиться в нём сейчас же, — сказала Аспасия, поднимаясь со скамьи. — Ведь это ваш дом? — спросила она.

Проксен, эта тихая бестия, азартный торгаш, хитрец и пройдоха, смущённо потупил глаза.