Период Македонской династии (867 — 1057 гг.)

На основании обширного материала, сообщенного академиком Ягичем, можно видеть, что вопрос о взаимном отношении кириллицы и глаголицы стал занимать славистов со времени появления славяноведения в первой половине XIX в., и притом как с филологической, так и с палеографической точки зрения. Шафарик, хотя робко и с оговорками, выразил мнение, что глаголица не только старше кириллицы, но даже прямо дело славянских апостолов. За ним постепенно стали разделять это мнение другие слависты (Рачки, Срезневский). Филологические и палеографические наблюдения, начинаясь из сравнения той и другой азбуки с современным греческим и латинским письмом, постепенно раздвигались привнесением новых материалов из восточных алфавитов и подбором самых тонких особенностей написания букв, который приводил к заключениям о сходстве или несходстве разных букв глаголицы с сравниваемым рисунком той или иной буквы в греческом, латинском, финикийском или другом восточном алфавите. В конце прошедшего столетия Гейтлер (19) показал всю несостоятельность подобного метода, в котором слишком много места предоставлено субъективному вкусу и предрасположению автора. Но и выставленная им теория о роли албанского письма в составе славянских азбук не может претендовать на точность и не имела приверженцев. Не принимая на себя задачи подробного указания разнообразных мнений о глаголице, ограничимся заключением, что большинство исследователей производит глаголический алфавит из греческого курсивного письма. Что касается сравнительного старшинства азбук, то, по-видимому, в последнее время пускает корни убеждение, что глаголица представляет старший слой церковнославянской письменности, следы которого сквозят также чрез большое число памятников древнейшей кирилловской письменности то в виде отдельных букв, слов или целых строк, то в виде особого подбора орфографических особенностей, грамматических форм или характерных оборотов. Таково заключение академика Ягича. Но что это мнение не может быть признано окончательным и разрешающим сомнения, можно видеть как из сурового приговора проф. Грунского: «теория происхождения глаголицы из греческого курсивного письма должна быть признана совершенно несостоятельной», так и из того обстоятельства, что «консервативно-отрицательное направление по вопросу об отношении глаголического письма к кирилловскому — далеко не прекращается» (20).

Такова постановка вопроса о кириллице и глаголице. Несмотря на большой ученый авторитет лица, которое теперь, так сказать, держит в своих руках славяноведение, вопрос о глаголице не мог еще получить окончательного решения, может быть, и потому, что не привлечен к изучению весь необходимый материал, а может быть, и вследствие методологических погрешностей. Обширный материал снимков с глаголических памятников, в особенности же история палеографического развития каждой отдельной буквы, множество таблиц и рисунков, какими иллюстрируются статьи в «Энциклопедии слав, филологии», казалось бы, давали возможность покончить с вопросом о глаголице, но, по нашему мнению, это не достигнуто. Заключительные выводы автора, которые приведены нами выше, весьма произвольны, мало удовлетворительны и покоятся не на реальных основаниях [104]. Представляется очень желательным расширить материал и принять в соображение и другие побочные данные, на которые, впрочем, наводят мысль древние известия о кирилловском изобретении.

По словам жития Кирилла, Константин Философ видел в Херсоне Евангелие и Псалтирь, написанные русскими письменами, а также и человека, у которого он мог выучиться этому языку. Это в высшей степени важное место истолковывается различно. Наиболее вероятным можно считать то толкование, что то был перевод Евангелия и Псалтири на язык варягов-руси, т. е. германский-готский язык. Это толкование, установленное профессорами Голубинским и Малышевским, считается в настоящее время общепринятым, за исключением небольшой партии консервативного направления, объясняющей это место в смысле славяно-русского письма. Мы не можем стать на сторону этого толкования хотя бы потому, что тогда бы теряла смысл вся легенда об изобретении письмен. Несомненно, более значения для занимающей нас темы имеет знаменитое место писателя X в. Черноризца Храбра [105].

«Прежде убо словене не имеаху письмен, но чертами и резами гадааху, погани суще… Аще впросиши глаголя: кто вы письмена створил есть, или кто книги преложил, вси ведятъ и отвещав речеть: святый Константин Философ, нарицаемый Кирилл… и Мефоди брат его».

У Черноризца Храбра встречаем, кроме того, прекрасное замечание, характеризующее самый процесс составления письмен: