Периодическая система

Но все-таки Черрато меня заинтриговал. В университетские годы нам с ним случалось несколько раз заниматься вместе; он был серьезен, не давал себе послабления и трудился без озарений и без радости (похоже, он вообще не знал, что такое радость), как шахтер в забое. Фашизмом он себя не запятнал и проверку на лакмусовой бумажке расовых законов прошел хорошо. Он не блистал, но на него можно было положиться, а опыт учит нас, что именно это свойство – надежность – и есть самое постоянное из всех достоинств; оно не приобретается и не утрачивается с годами. Человек рождается заслуживающим доверия, с открытым лицом и прямым взглядом и остается таким на всю жизнь. Другой родится с гнильцой, со слабиной и таким и останется: если ты врешь в шесть лет, ты будешь врать и в шестнадцать, и в шестьдесят. Этот фактор очень важен; он позволяет понять, каким образом некоторые дружеские или супружеские связи удается сохранить на протяжении многих десятилетий вопреки обыденности, скуке, исчерпанию тем для разговоров. Мне показалось интересным проверить это на Черрато, так что я уплатил положенный взнос и написал анонимному оргкомитету, что буду участвовать.

Он не особенно изменился внешне – высокий, угловатый, смуглолицый, волосы все еще густые; тщательно выбрит; лоб, нос и подбородок тяжелые и как будто вылепленные наспех. До сих пор, как и тогда, он двигался неуклюже; эти резкие и в то же время неуверенные движения заработали ему в лаборатории славу губителя стеклянной посуды и приборов.

Как это всегда бывает, первые минуты нашего разговора были посвящены взаимному обновлению данных друг о друге. Я узнал, что он женат, детей не имеет, и тут же понял, что эту тему поднимать нежелательно. Еще я узнал, что он так и проработал все время в фотографической химии: десять лет в Италии, четыре в Германии, потом опять в Италии. Конечно же, это он и оказался организатором банкета и автором письма-приглашения. Он признался в этом без всякого смущения: если прибегнуть к профессиональной метафоре, годы учебы запечатлелись для него на цветной пленке, а все остальное – на черно-белой. Что же касается «событий» (я не стал указывать ему на неуклюжесть этого выражения), то это его по-настоящему интересовало. Его собственная карьера была богата событиями, по большей части, впрочем, действительно черно-белого свойства, а что моя? Разумеется, согласился я, и у меня в жизни хватало событий, химических и нехимических; правда, в последнее время химические события преобладали как по частоте, так и по интенсивности. Тебе ведь знакомо выражение «nicht dazu gewachsen»[51], это ощущение бессилия и собственной неполноценности? Такое впечатление, будто ты ведешь бесконечную войну с вражеской армией, медлительной и неповоротливой, но страшной своей численностью и массой. Ты проигрываешь одну битву за другой, год за годом, и утешаешь свое уязвленное самолюбие лишь теми немногими случаями, когда во вражеских боевых порядках вдруг обнаруживается слабое звено и тебе удается, бросившись на приступ, нанести один-единственный быстрый удар.

Черрато тоже был знаком с этим воинством; он тоже на собственном опыте познал недостатки нашей подготовки, и ему тоже пришлось возмещать недостающее за счет удачи, интуиции, стратегических ходов и бездны терпения. Я рассказал ему, что собираю истории, случившиеся со мной самим и с другими, и хочу составить из них книгу; может быть, мне удастся донести до несведущего читателя резкий горький дух нашего ремесла, которое являет собой лишь частный случай всеобщего ремесла жизни, только требует больше терпения и настойчивости. По-моему, несправедливо, что мир в подробностях осведомлен о том, как живет врач, проститутка, моряк, наемный убийца, графиня, древний римлянин, заговорщик или полинезиец, и никто не знает, как живем мы, преобразователи материи. Я сказал Черрато, что в этой своей книге намеренно обойду молчанием большую химию – торжествующую химию колоссальных установок и головокружительных бюджетов, поскольку это труд коллективный и практически анонимный. Меня будут в первую очередь интересовать истории химиков-одиночек, химия пешая и безоружная, химия в человеческом измерении – как раз такой, за немногими исключениями, была моя собственная химия; но такой была и химия основоположников нашей науки – они ведь трудились не в команде, а поодиночке, окруженные безразличием своей эпохи, по большей части без заработка, и вступали в бой с материей, не имея других помощников, кроме мозга и рук, рассудка и фантазии.