Холодными зимами дуло из окон и балконных дверей. Я сидела за письменным столом в шубе, меховых тапках, под тепловентилятором, а спать ложилась в шерстяной шапке. Вызывала столяра – чинить бесполезно, советские деревянные рамы изогнулись и их не выпрямить. Чего проще – поставить новые, и уже появились стеклопакеты, но нет – терплю, приспосабливаюсь, потому что это же целая революция: чтоб выкорчевать старые, надо куда-то отодвинуть мебель, заклеить скотчем шкафы, иначе цементная пыль навсегда въестся в одежду и книги. Сидеть с этим всем заклеенным и сдвинутым, как в мебельном магазине, и ждать мастеров. Ждать их, по рассказам, приходится не один день, еще и, опять же по рассказам, бывает, что «костюмчик не сидит» и надо все переделывать. Плюс ко всему – дорого. Не дороже здоровья, приходящего в негодность на все время стужи, и счетов за электричество, но не всегда же зима, в общем – не сегодня, потом.
Потом, конечно, наступило, после совсем уж лютых морозов, и были дни ожидания, цементная пыль, но все кончилось хорошо. «Сетки на окна поставить?» – спросил замерщик. – Нет, конечно, нет, зачем мне сетки! Подумаешь, мухи-комары – лето не вечно, можно перетерпеть. В одно лето появились и осы, свили гнездо на балконе этажом выше, в брошенной квартире. Там жил старичок, который вздумал учиться играть на рояле, а может, вспоминал детство, уроки музыки, которые так и не пошли впрок, потому что фальшивил безбожно, насилуя мой бескомпромиссный слух.
Я желала старичку смерти. Желала и каялась, желала и каялась. Напоминая себе, что в прежней квартире сосед сверху бренчал на гитаре, повзрослев, запил и буянил, а его жена от расстройства устраивала потоп в ванной, который превращал мой потолок в дождливое небо. Но это же было не самое страшное в нашей советской жизни, основанной на доблести дискомфорта, и по сравнению с Рахметовым, спавшим на гвоздях, я была принцессой на горошине. Я и теперь столь же далека от патриотического идеала, хотя он в корне изменился: лучшие люди страны – мультимиллиардеры. Но я – русский народ, который далек от всех существующих идеалов.
И вот приходит ко мне на день рожденья, в тот самый год, когда я желала и каялась, приятель с букетом белоснежных лилий и, смущаясь, объясняет, что перепутал этаж, зашел в квартиру, расположенную так же, как моя, дверь открыта, он с букетом, его проводят в комнату, а там стоит гроб. Старичок умер.
Умер, но не простил меня. Моих ночных мыслей. О них он вроде и не знал, хотя меня знал, потому что иногда я звонила ночью в его квартиру с просьбой прекратить концерт. Но флюид мог проникать, снизу вверх, в его ослабший организм, ибо было ему, как оказалось, девяносто лет, и все, что скрашивало его последние времена, он считал законным. Справедливо же, чтоб я, молодая и здоровая, запаслась терпением, пока старик, в оставшийся ему хвостик жизни, разгуляется в свое удовольствие. Так что мои претензии он принимал кисло. Диалогов между нами не было, он открывал дверь, выслушивал мою просьбу о тишине и молча закрывал дверь обратно.
Месть с того света заключалась в появлении ос, они же эринии, богини мести, и я их страшно боюсь, как всякий аллергик. Родственники старика со временем получили квартиру в собственность, но там не жили и не сдавали, потому что нужно было делать существенный ремонт, и невесть откуда взявшиеся осы свили на балконе пустующей квартиры гнездо. Ликвидировать его никто не может, поскольку чужая собственность, доступа нет, и вот сижу я за столом, открыв балконную дверь – жарко, а они влетают в комнату, и я спасаюсь бегством, захлопнув дверь, и снуло сижу на кухне, как пойманная на живца рыба. Дышать или бояться, вот в чем вопрос – открыть окно все же не решаюсь, страх сильнее. Сижу и читаю книжки, вместо того чтоб работать, зато много прочла.