Перипетии. Сборник историй

Вернувшись домой, я набрала в «Гугле» «сейчас время…». Выпало: сейчас время разгула бесов, сейчас время агитплакатов, а не картин, сейчас время дельцов – не время поэзии, сейчас время лизоблюдов, сейчас время жопы… «Яндекс» же на всех страницах бубнил одно: точное московское время. Так вот, сейчас двадцать два часа тридцать шесть минут. Ой, нет, уже тридцать семь.

Свидание с императрицей

После бессонной ночи, потому что вылет из Москвы в 8 утра, а по прилете в 9.30 местного рабочий день начинается сразу и заканчивается в 20 часов, к ужину. После хождений по памятным местам товарища Кальвина, который железной рукой превратил растерянный город-государство Женеву в «протестантский Рим». После осознания того, какие массы французских протестантов эмигрировали в Женеву, а женевских католиков – во Францию. После путешествия в соседний городок Каруж, куда окрыленные поначалу протестанты, которым объяснили, что главное слово в жизни – «низзя», ездили за глотком свежего воздуха. После всего этого сидеть и чинно ужинать в ресторане самого (дорогого, знаменитого, главного) отеля Женевы нет никакой возможности. Створки век захлопываются, позвоночник гнется, как деревце на ветру, мозг посылает одну-единственную команду: «Лежать!» Но желудок кричит писклявым голосом: «Кормить!» И с каким-то низкочастотным бульканьем добавляет: «Кормят тут волшебно, необычайно, тризвездымишленно», – и ужин оплачен – я тут в командировке.

Простой выход – звонок в room service. Открывая дверь своей комнаты, не вижу ничего – слишком узкая щелочка осталась от глаз, – кроме гигантской кровати, уже раскрытой горничной для сна. Вопрос – как лечь на эту кровать с книгой меню и не заснуть в ту же секунду, а изучать, мучиться выбором – фрикасе из омаров или паста с трюфелями. Так, во всяком случае, я представляю себе это меню. Которое еще нужно найти среди отельных изданий в кожаных обложках, сложенных в уголке старинного письменного стола. И как хорошо, что есть два мягких высоких глубоких кресла, того же, самого прекрасного позапрошлого века – в кресле шанс не заснуть выше, чем на кровати.

Читаю слова, какие и ожидала – от фуа-гра до гигантских креветок. В каждом роскошном ресторане они завернуты в особую словесную одежку: на подложке из топленой абрикосовой мякоти в хрустящих кукурузных кружевах. Желудок волнуется. И замирает, когда я натыкаюсь на слова непонятные, прежде не встречавшиеся, помеченные звездочкой. Звездочка означает «впервые в мире, эксклюзивно в нашем ресторане». Пиросомы. Ресторан предлагает ознакомиться с новым морепродуктом на отдельном вкладыше.

Это единственные в своем роде создания: светящиеся в море, питающиеся исключительно планктоном (что составляет их особую полезность для организма – в смысле не дрянью всякой, как лобстеры), относящиеся одновременно к виду простейших и сложнейших, позвоночные, размножающиеся двумя разными способами. Все пиросомы рождаются самцами, а с возрастом становятся женщинами. Момент рождения детей является для них и моментом их смерти. Родившиеся дети бесполы, их поколение размножается делением, в результате которого снова возникают самцы. Цикл повторяется. Длина взрослой особи – 2–3 сантиметра.

Тут глаза мои открылись широко, слишком широко, чтоб им верить, поскольку на другом кресле через журнальный, он же обеденный, столик я увидела женщину, одетую в длинное платье, вида совершенно не современного, прямо как из XIX века, в пандан мебели. Она молча смотрела на меня.

В голове пронеслось несколько вариантов этого явления: в декабре в Женеве празднуют день города под названием Эскалад, связанный с событиями 1602 года, потому в центре постоянно встречаешь людей, одетых по моде того времени, на улицах жгут костры, жарят кабанов на вертеле – все как тогда. В прошлый приезд я попала именно в дни этого праздника, но сейчас не декабрь. Занавески плотно задернуты «вечерним сервисом», но я и без подсказки заоконного пейзажа знаю, что начало сентября. Да и не ходят по отелям ряженые. И не февраль, не карнавал, хотя карнавал – в Базеле, в Женеве не бывает. Может быть, есть еще какие-то даты, когда принято рассаживать такие вот фигуры, может быть, восковые – эдакий музей мадам Тюссо на выезде? Живая ли она вообще? И тут женщина, сидевшая до сих пор неподвижно, слегка изменила позу и провела рукой по волосам. Рехнуться можно. Наверное, я сплю. И вдруг она заговорила. Странным таким голосом, вроде того, как разговаривает навигатор в машине – «Вы ушли с маршрута»:

– Здравствуйте, госпожа Татьяна, – сказала она. Я застыла в ужасе, косясь на телефонную трубку, лежавшую на письменном столе. – Я вас испугала. Приношу свои извинения.

Женщина выглядит странно, но я не могу понять, что в ней не так.

– Кто вы? – спросила я сдавленным голосом. – Что вы здесь делаете?