– Неправда, – горячо возразила я, забыв, что боюсь сидящего передо мной призрака. – Это рука истории, которая всегда задолго предупреждает оглохшие и ослепшие государства, но они же не видят и не слышат, так и ваш супруг, Франц Иосиф, не слышал подсказок. И это он погубил Рудольфа, считая его позором империи. А ваш мраморный «умирающий Ахилл» – не что иное, как умирающая империя. Не знаю, в курсе ли вы, что Вильгельм Второй, после вас занявший Ахиллеон, поставил у входа бронзового «Ахилла победоносного», заменив белоснежную скорбь металлическим пафосом? Считая себя великим – так и написал на скульптуре: «От великого немца» – и победителем, не чувствуя, что именно он станет могильщиком Германской и Австрийской империй, он, а не Рудольф, станет позором истории.
– Разумеется, я знала Вильгельма, – глухо отозвалась Сисси своим навигаторским голосом. – После его программной речи:
Только я собралась произнести речь про Россию, как раздался стук в дверь – прибыла еда. Официант зашел с той стороны столика, где сидела Сисси, практически врезался брюками в ее длинное платье, колени (есть ли у нее колени?) и поставил передо мной огромный поднос. Сняв с тарелки круглую серебряную крышку, он торжественно произнес:
– Пиросомы, мадам, на ложе из мякоти лангустинов в сопровождении окуньков Женевского озера. Гарнир – пюре из фиолетового картофеля.
– Чудесно, – оживилась я. – Но скажите, пиросомы эти – мужчины, женщины или те, которые бесполые?
Походили они на какие-то обрезки промдизайна: прозрачные трубочки с полоской внутри, подсвеченные розовым мяском лангустинов. Но сами не светились.
– Не могу знать, мадам. Это секрет нашего шеф-повара.
Налив мне в бокал вина, а в стакан воды, официант попятился, чуть сдвинув кресло с Сисси, извинился, придвинул его обратно и удалился. Он ничего не видел.
– Ешьте, не обращайте на меня внимания, – сказала Сисси. – Или я вас смущаю?
– Нисколько, – соврала я, хотя не вполне соврала: в моей голове уже роилось множество вопросов, которые я хотела задать императрице.
Я бы спросила так: до вас все императрицы считали само собой разумеющимся, что их детей забирают кормилицы и няньки, а вы против этого восстали. Наследников муштруют в казармах с малолетства, а вы этого не потерпели. Вы были правы: мир, в котором империя держится на императоре, а остальные ему служат, где золото и чернь, где роли расписаны и неизменны, – тот мир ветшал. Но вы были не правы, потому что, отстояв право быть с дочерью, вы потеряли ее, отстояв право сына на счастливое детство, вы получили развращенного золотого мальчика, который покончил с собой. Как сейчас вы оцениваете это? Может быть, если бы Франц Иосиф передал вам полностью право управлять Австрией, а потом, благодаря вам, и Австро-Венгрией, не было бы двух мировых войн, империи изменились бы, но не разрушились?
Но мне было неловко обо всем этом спросить. И потом, что значит «Как вы оцениваете сейчас»? Нет никакого «сейчас», есть только электронный образ, хоть я никогда и не слышала, что подобное возможно, уже возможно. И опять очень захотелось спать.
– Императрица! – обратилась я с невольной торжественностью в голосе.
– Зовите меня просто Сисси.
– Хорошо. Сисси, хочу кое о чем вас спросить.
Тут я заметила, что перед моей, с позволения сказать, гостьей появился круглый обеденный столик, точь-в-точь как тот, за которым сидела я, а на нем стояла тарелка с теми же пиросомами, которые на вкус оказались чем-то средним между устрицами и осьминогами и отдавали морской капустой.
– Нравятся ли мне эти пиросомы? Десять постояльцев отеля уже написали отзывы. «Приятно оказаться в числе немногих избранных, отведавших хромосомы. Хотя черная икра, честно говоря, вкуснее. Пауль». Видали, он думал, что это были хромосомы, какой дурак!
– Но он недалек от истины, – заметила я. – Хромосомы тоже бывают мужские и женские, и иногда одни превращаются в другие.
Про себя подумала: бесполые хромосомы тоже есть, это когда очень хочется спать, как мне сейчас.