Перипетии. Сборник историй

Еще поселился в Доме главный цензор – за ним было последнее слово: давать разрешение Главлита на публикацию или нет. Да и любой текст, исполнявшийся публично – юмореска или песня, – должен был быть «залитован». Получить «лит» было хождением по мукам, поэтому личное знакомство с цензором дорогого стоило. Тем более с главным. Но тут звонок в дверь с тортиком исключался, страждущие вызнавали, кто из соседей вхож к цензору, и кланялись тому в ножки, чтоб замолвил словцо. Тот, кто был вхож, рассказывал, что у цензора была большая библиотека, сплошь состоявшая из запрещенных книг: Солженицын, Набоков, Синявский, «Оккультный рейх», номера «Континента», а также не одобряемая советской властью классика в старых изданиях – цензор был библиофилом. Лучшую, как говорили, квартиру в доме взял себе застройщик, что само собой разумелось. Вдовы цензора и застройщика живы по сей день, равно как и вдова Артиста.

Артист был знаменит, но вечно недоволен. А тому, что попал в Дом, радовался так, что прыгал вокруг телефона, названивая родственникам в Ростов и знакомым по всему Советскому Союзу, – хвастался. Жена ворчала, что тратит деньги, за квартиру ведь придется платить много, пай выплачивать, и, хоть обычно он взвивался до потолка, когда ему проедали плешь, тут только подмигивал: «Еще заработаю». За право стать членами ЖСК люди сражались привычным оружием: доносы, интриги, взятки, и жена Артиста была горда, что победила. Отношение к деньгам у нее, да и у всех, было в те времена дефицита специфическое. На то, что можно «достать», наскребали, занимали, цена неважна – одноразовые траты переживались легко, а вот платить постоянно, как пришлось теперь жильцам Дома, – это как стать алиментщиком, чего разведенные отцы всячески избегали. В обычной, государственной квартире платежи были копеечными, еда и лекарства почти дармовые, а ценность – это вещи: купил – и навек твое. Слово «вещизм» пришло на смену «мещанству», теперь оно возвысилось до консюмеризма и пало до потреблядства. Жена Артиста, да и он сам, как раз такими и были – вещистами. Собственная квартира тоже была вещью. Собственность проводит границы – где кончается твое и начинается чужое, в России эти границы сто раз рисовали и стирали – не получается. Чужого всегда много, своего – мало.

Артист снимался на телевидении, играл в театре, его узнавали прохожие, а до вчерашнего дня, надо же – думал он – жил на выселках вместе с убогими. Теперь рассказывал буфетчице и гардеробщице: «У меня справа Коля сосед, а слева – Андрей». Они, как ему казалось, должны были зауважать его еще больше. Два самых знаменитых актера его поколения – и соседи. Но прилив гордости у Артиста быстро сменился черной меланхолией, которая не давала спать по ночам на новой кровати с отвратительным запахом лака. И Коля, и Андрей убегали из своих театров через черный ход, чтоб не застрять на три часа в толпе поклонниц, раздавая автографы, – они были «социальными героями», а он, Артист, считался «харáктерным». То есть должен был изображать алкоголиков и самодовольных идиотов, тех самых «убогих», и тогда публика смеялась и аплодировала.

– Но я же не клоун! – взывал он к жене, выпив уже половину «Столичной».

– Ты как Чарли Чаплин, – парировала жена, – что плохого?

– Чаплин делал свои фильмы, а я играю в чужих, и то в эпизодах, – Артист обхватил голову руками, демонстрируя отчаянье.

– Но ты же артист, а не режиссер, – пожала плечами жена, убирая остатки вредоносного напитка в холодильник.

Артист поднял на нее глаза и счел некрасивой. Неприятной даже.

– Андрей – тоже не режиссер, – пробурчал вслух, уставившись на закрытую дверцу холодильника «ЗиЛ», за которым охотился не один месяц. И зачем только охотился, подумал. Андрей вот, уверен, ни за каким барахлом не охотится, ему все преподносят на блюдечке с голубой каемочкой. Тут жена и выдала:

– Что ты сравниваешь, Андрей – красавчик.

Артиста это отчего-то взбеленило:

– А я урод, это ты хочешь сказать? – и он открыл дверцу, решительно выдергивая бутылку из алюминиевой ложи с внутренней стороны дверцы.

– Нет, – жена выхватила бутылку и понесла в свою комнату.

Они поделили свои три комнаты просто: его, ее и большая гостиная, которую еще предстояло обставлять. А жизнь, вернее жалобы на нее, шли на кухне. Ее «нет» относилось к бутылке, это нетрезвый Артист ясно понял, потому вышел из квартиры, хлопнув дверью, и направился к лифту. Ноги сами понесли его к квартире номер пять, где жил музыкант-алкоголик, руководивший одним из многочисленных ВИА, и его красавица-жена.

– Не понимаю, – бормотал сам себе Артист, – ну почему у таких чудовищ такие красивые жены! И мне еще говорят, что я урод, нет, вы это видели? Да я и по сравнению с Колей – просто Аполлон. Бешеная энергия у него, говорите? Да у меня, если я дам себе волю, такая будет энергия, что мало никому не покажется! – вдохновлял себя Артист, нажимая на кнопку звонка. Время было позднее, но у Дома свое расписание, богема же!