Перипетии. Сборник историй

В девяностые с жителями Дома что-то стряслось. Поликлиническая старушка умерла, а великовозрастная дочь ее спивалась, лезла ко всем с пьяными разговорами, от нее шарахались, и она погибала от одиночества и бессмысленности своего существования. Однажды к ней пришла молодая женщина, принесла водки и выказала дружеское участие. Принесла еще и еще, после чего попросила переписать на нее квартиру. Объяснила пьянчужке, что оформит над ней опекунство, и, сколько ни отговаривали беднягу не делать рокового шага и прогнать мошенницу, та твердила, что обрела друга, который будет теперь всегда о ней заботиться. Забота была простая – бутылка. А дружба длилась недели три. Разумеется, ее нашли мертвой в квартире, которая уже целые сутки ей не принадлежала. И все всё понимали, но сделать с мошенницей ничего не могли: причина смерти – алкогольное отравление, закономерный конец.

– Она будет теперь нашей соседкой? – ужасались жители.

Но квартиру мошенница тут же продала, и в нее въехали какие-то милые, ничего не подозревающие люди.

Артист к тому времени, набравшись руководящего опыта, стал начальником Дома и тоже разводил руками: «Такое время, что ж поделаешь». И вспоминал, как крепко пили все и он сам, в семидесятые, но никто вот так – до потери человеческого облика. Вроде и времена были глухие, а все к чему-то стремились, что ж случилось с поколением свободы?

В Доме оставалось несколько бездетных стариков «первого призыва», поселившихся тут с самого основания. Обнищавших, больных, беспомощных. И человек-который-решал-вопросы предложил им сделку, самую распространенную в тогдашней Москве: я обеспечиваю вас до конца жизни, а вы дарите мне свои квартиры. И они дарили. Это надо понять: старожилы не привыкли, что квартира может быть собственностью и стоить дорого. Квартира – это место, где ты прописан. А ты ведь продолжаешь быть в ней прописанным, только тебе нечего есть. И если подпишешь какие-то бумажки, то доживешь безбедно свой срок. И они подписывали. Умерли один за другим, подозрительно быстро. По естественным причинам, но особо никто не разбирался, только жильцы шептались между собой. Новый владелец продал квартиры, и в них тоже въехали милые, ничего не подозревающие люди. А сам он решил покинуть Дом и исчез в неизвестном направлении.

Димка развелся, оставил жену с ребенком и укатил в Америку. Разом решил отсечь совок, вместе с дочкой, раз уж так вышло, и никогда не возвращаться. Ирочка, успевшая до того момента, когда квартиры стали покупать и продавать, отхватить для Димкиной семьи берлогу безвременно умершего писателя, в которой тот и пожить-то толком не успел, поселилась там сама, а другую, свою всегдашнюю, сдавала. Та была на комнату больше, стало быть, и денег больше. Но как только появилась собственность, бывшая невестка с родной Ирочкиной внучкой стали на свою квартиру претендовать. Имели право, но Ирочка решила бороться до конца. Просто ей не на что было бы иначе жить. И она судилась с внучкой, лишая ее жилья и оттого ненавидя. Тяжба вымотала Ирочку так, что по истечении двух лет, в которых были только ненависть и напряжение, она тяжело заболела. К советскому оружию – взяткам, интригам, доносам – Ирочка не прикасалась никогда, считала мерзостью, а с момента воцерковления и вовсе надеялась помышлять исключительно о духовном, пестовать «дом внутренний». Осознала, что внутренний свет озаряет и пространство вокруг и это как-то совпадало с политическим лозунгом: «Начни перестройку с себя», и ведь многие начали, но пришли только к полной катастрофе. Не все, конечно, но Ирочку это нисколько не утешало.

Всю жизнь она проработала в проектном бюро специалистом по интерьерам, теперь это называлось новым словом – «дизайнер». В дизайнеры она, как ей объяснили, не годилась, поскольку привыкла заказывать монументальные панно с пионерами и космонавтами. А ведь ее еще вчера ругали за буржуазность и низкопоклонство перед Западом. Ирочка все время норовила протащить что-то в духе «абстрактного гуманизма»: чтоб Дом ученых оформить цветом мировой науки, а Дом культуры автозавода – мозаикой автомобилей, начиная с самых первых, чтоб показать эволюцию. «Я тебе покажу эволюцию! – кричал на нее тогда начальник. – Ты мне еще обезьян повесь рядом с портретом Брежнева!» «Но ведь он любит автомобили», – оправдывалась Ирочка и заказала, как велели, семиметрового рабочего с разводным ключом.