Обычной задачей диверсионно-разведывательных групп было уничтожение живой силы и техники врага, наведение паники в его тылах, захват «языков». На этот раз группа Дронова выполняла чисто разведывательное задание, можно было обойти неприятельский гарнизон, не рисковать: благо собран необходимый материал. Но велико было искушение.
— Часовых нет. Чувствуют себя в безопасности: до линии фронта сорок километров. Ничего, мы их расшевелим, боекомплект у нас не истрачен. Окружаем и в два ноль-ноль, без «ура» и шумовых эффектов, — забрасываем гранатами.
Соотношение сил было не в пользу пограничников, но на их стороне — внезапность, дерзость, вера в свою правоту и полярная ночь...
Забросав палатки гранатами, разрядив автоматные диски в обезумевших врагов, пограничники растворились во тьме, прихватив на всякий случай «языка».
Конечно, не все операции проходили столь же успешно. В одном из дальних рейдов, в котором участвовали совместно три группы, пограничники Дронова ушли из базового лагеря в фашистском тылу громить коммуникации врага. Две другие группы, вернувшиеся с задания, измотанные и смертельно усталые, расположились на отдых. Тоже в низине, за ветром, только не в палатках, а на снегу. Приняли с устатку и для согрева «сто наркомовских граммов» — и уснули. Троих дозорных тоже сморил сон. Каратели из СС — не без помощи белофиннов — бесшумно сняли спящих дозорных, а остальных расстреляли в упор. Из сорока наших бойцов уцелел один, раненый. Он-то и рассказал, как фашисты ножами добивали раненых, уродовали лица мертвых.
Страшное зрелище предстало глазам пограничников группы Дронова, вернувшейся на базу. Отныне ни капли жалости не оставалось у бойцов к лютому зверю-врагу.
— Эх, ребята! — сдернув ушанку, только и мог сказать Дронов. Скорбно помолчав, добавил: — Забыли главный закон пограничья, утратили бдительность. Мы отомстим за вас...
Не с тех ли пор сделались неуловимые чекистские группы грозой и кошмаром оккупантов? Такой факт: когда в октябре 1941 года диверсионно-разведывательный отряд реорганизовали в 181-й погранбатальон, его командиром стал подполковник Михайлов. О бойцах батальона, оправдывая свою беспомощность, фашистское командование распространило легенду: «Пограничники Михайлова дерзки, неуловимы и беспощадны. Бороться с ними невозможно».
В Заполярье Петр Курганов сражался до ноября 1942 года. Потом его вместе со многими товарищами-пограничниками посадили в воинский эшелон и повезли на Урал. Прогромыхали за открытой дверью теплушки знакомые станции: Верещагино, Менделеево, Пермь II... До дому, казалось, рукой подать.
Однако на самом деле до дому оставалось еще больше двух лет войны, борьба с националистами всех мастей, учеба в школе контрразведки «Смерш».
«Уполномоченному управления КГБ СССР по Коми-Пермяцкому округу Пермской области майору Курганову П. А.
Гражданин Вайткунас, проживающий в поселке Визяй, сделал мне устное заявление. Вечером 25 января, примерно в 23 часа, он заметил неизвестного мужчину, постучавшегося в дом Вакшаускаса. Несмотря на чрезвычайную нелюдимость и подозрительность старого Вацлава Вакшаускаса, неизвестный был тотчас впущен в дом. У двери он произнес несколько фраз по-литовски. Вайткунасу разобрать удалось одну: «Привет из Литвы».
Голос мужчины, его жесты, фигура показались Вайткунасу знакомыми, хотя лицо в темноте разглядеть не удалось. Однако он утверждает — привожу его речь дословно: «Если бы не известие о смерти Винцаса Вакшаускаса в Радминском лесу, можно было бы поклясться: незнакомец этот — он».
Возможно, Вайткунас ошибается и незнакомец — связник старого националиста Вакшаускаса, прибывший из Литвы. Прошу разрешения на его проверку.
Запросив в архиве ориентировки по розыску Вакшаускаса, майор Курганов внимательно ознакомился с ними. Тут-то у него и мелькнула впервые догадка, что убийство в Радминском лесу не стыкуется с повадками «лесных братьев». Не стыкуется! Зачем нужно было до неузнаваемости корябать лицо убитого?