Пернатый оберег

Завладев голосящим телефоном, Юлия, видимо, вспомнила, что Афродита все-таки прикрывалась пеной морской, а на ней и той нет, и воспользовалась вместо пены собственной ладошкой. В такой целомудренной позе она укоризненно попросила восхищенного любовника отвернуться и не смущать ее еще больше. Но и про телефон она тоже не забывала и крепко держала его в другой руке, отведя ее подальше от возлюбленного. А Глеб, тоже нагой, как Аполлон, сейчас в некотором смысле Полноведерский, простирал к любимой руки, пытаясь вернуть ее на ложе любви, а заодно выключить от греха телефон, в ритме марша сообщавший, что «Дальневосточная — опора прочная…» и, по-видимому, еще и намекавший, кроме того, на былую срочную службу Глеба в рядах ДВО. Как и подобает солдату, очарованный Юлиной красотой любовник не мог отступать, но продолжать наступать ему помешала Юлина ладошка, которой девушка уперлась в грудь пылающего страстью Аполлона Полноведерского. Тут Юлии пришлось выбирать — скромность или ревность: другой-то рукой быстренько целомудрие прикрывать или продолжать ею цепко телефон держать? И она сделала выбор в пользу вызвавшего ее ревнивое любопытство телефона. То есть открыла пылающему взору поклонника то, что он хотел бы не только восхищенно наблюдать, но и реально осязать. Конечно, Глеб мог бы легко, как пушинку, перенести прекрасную Афродиту обратно на пену простынную и там не только лицезреть, но и наконец-то как следует ощутить то, что открыла ему бывшая целомудренная ладошка. Но Юлия совершила первый из извечных подвигов русской женщины — однако сказать, что она жеребца на скаку остановила, было бы не этично и не эстетично. Можно изобразить этот инцидент гораздо изящней: воробышка, который к бабочке прыг-прыг-прыг, Юлия на лету приструнила. Не без посторонней помощи — чужой славы порядочной девушке не нужно, своей хватает, но участие Алексиса фон Малаховки тут отрицать невозможно. Это он накрепко вколотил в голову Глеба навык толерантности. И влюбленный Аполлон не рискнул использовать вполне объяснимое и обычно допустимое в такой ситуации маленькое-маленькое насилие… Он даже минимальное усилие побоялся применить, свято чтя вколоченную в его голову толерантность и опасаясь негативной реакции свободолюбивой Афродиты. А Юлия уже торопилась навстречу второму подвигу — в ней бурлило желание поскорей войти в горящую избу… Отступив от объезженного ею… гм… воробышка и не дав укрощенному пернатому даже вволю на себя налюбоваться, она прикрылась халатиком (вот, когда надо, халат не найдешь, а когда не надо, он тут как тут, под рукой!). И так спешила удовлетворить свое ревнивое любопытство, что не стала времени тратить на его надевание, посмотрела на высветившийся номер абонента в телефоне, и из ее горла вырвался странный звук — нечто среднее между писком изумления и визгом возмущения! А телефон после боевого марша дальневосточных войск порадовал слушательницу миролюбиво-приветливым голосом Марши:

— Глеб! Куда вы запропастились? Не забыли наш уговор? Я вас жду!

— Марфутка, дрянь, ты опять?! — закричала в телефон Юлия. — Мало тебе того мальчика, который до сих пор ковыляет по Америке на костылях?! Ну погоди, рыжая глупая колдунья! Я сейчас твои космы причешу!

Юлия многое еще могла и хотела сказать своей дорогой сестренке, да Марша поняла, на кого нарвалась, и отключила свой мобильник. Клокоча мщением и шипя неизрасходованной яростью, Юлия размахнулась умолкшим телефоном — и Глеб инстинктивно прикрыл голову рукой. Но метательница в последнее мгновение передумала, изменила траекторию полета, и служивший недолго, но честно и непорочно Глебов мобильник, ударившись о стену, с треском закончил свое электронное существование. Разгневанная Афродита, как молнией ослепив милого друга обнаженными прелестями, надела халатик, и дело стало за тапочками. С трудом нашла только одну.

— Опять эта Лидка разбрасывает вещи куда попало!