Так они и стояли, застыв беззвучно, неподвижно, как с культурное изображение жизни на фоне полноводного бледного озера.
Потом бык медленно, невозмутимо, хотя опять неохотно, сделал несколько шагов по шатким доскам и остановился у борта лодки.
Он стоял, громадный и серебристый, пестрый, как небо, с черной змеей веревки на задних ногах, нависая всей своей массой над красной крышей лодочного навеса. Каким образом он скакнет вниз в темноту лодки, не снеся навеса?
Бык опустил голову и посмотрел вниз. Люди толкали его сзади. Он не обращал на них внимания, только снова опустил голову и посмотрел вниз. Сзади его продолжали толкать изо всех сил с молчаливым мексиканским упорством.
Медленно, осторожно бык сжался, словно стараясь сделаться меньше, и быстрым, коротким, грузным движением перекинул передние ноги в лодку, тогда как его задняя часть осталась торчать на краю сходен. Последовал шум, лодка слегка зашаталась, потом глухой стук задних ног о деревянное дно. Бык скрылся внизу.
Сходни убрали. Пеон побежал отвязывать чалы от камней на берегу. Слышался странный топот босых ног в чреве лодки. Люди в воде уперлись в черную корму, выводя лодку на глубокую воду. Но она просела от тяжести. Медленно, раз за разом наклоняясь, чтобы вытащить камни из-под плоского днища и отбросить их в сторону, люди толкали лодку. Она вздрагивала, ползла понемногу вперед и наконец закачалась на воде.
Мужчины забрались в нее. Двое пеонов встали с шестами по бортам и, налегши на них, медленно пошли вдоль бортов к корме, толкая лодку вперед. Дойдя, подняли шесты и побежали к задранному вверх носу. Лодка тихо вышла на открытую воду.
Проворно подняли широкий белый парус, который сразу наполнился ветром. Большая лодка заскользила по водам со своим невидимым живым, тяжелым и звездношкурым грузом.
Такой спокойный, и тихий, и живущий собственной жизнью мир.
— А Рамон не захочет усадить вас рядом с собой в церкви как невесту Кецалькоатля — и дать вам какое-нибудь необычное имя? — спросила Кэт Тересу.
— Не знаю, — ответила та. — Он говорит: попозже, когда придет время им иметь свою богиню.
— И вы не против?
— Сама я побаиваюсь. Но понимаю, Рамон хочет этого. Он говорит, это означает признание, что твоя жизнь исполнена высшей ответственности. И, думаю, он прав. Если во мне есть Бог, Бог как женщина, я должна признать и эту часть себя и надеть зеленое платье и стать на какое-то время Богом-женщиной, поскольку это тоже я подлинная. Я верю, что это так. Рамон говорит, что мы обязаны заставить это проявиться в нас. Когда я думаю о своих братьях, я становлюсь убеждена в этом. Поэтому я буду думать о Боге, который незримо бьется, как сердце мира. И поэтому, когда надо будет надевать зеленое платье и сидеть перед народом в церкви, я обращусь мысленным взглядом к сердцу мира и постараюсь быть собой божественной, потому что это необходимо и правильно. Я бы не стала этого делать, если бы думала, что это неправильно.
— Но я считала, что зеленое платье предназначено невесте Уицилопочтли! — воскликнула Кэт.
— Ах, да! — смутилась Тереса. — Мое — черное с белой каймой и красными полосами.
— Вам больше нравится в зеленом? — спросила Кэт. — Берите его, если хотите. Я уезжаю.
Тереса бросила на нее быстрый взгляд.
— Зеленое — платье жены Уицилопочтли, — сказала она, словно оцепенев.
— Это ничего не значит, — возразила Кэт.
Черные глаза Тересы метнулись в ее сторону.
— У разных мужчин и жены должны быть разные, — сказала Тереса. — Сиприано никогда бы не захотел иметь жену вроде меня.
— У разных женщин и мужья должны быть разные, — ответила на это Кэт. — Рамон мне всегда казался слишком непонятным и слишком властным.
Тереса опустила голову и медленно краснела.
— Рамон требует от женщины покорности, что мне не нравится, — добавила Кэт. — Он слишком много берет на себя.
Тереса взглянула на нее и гордо подняла голову, выгнув коричневатую шею, словно змея, готовящаяся напасть.
— Откуда вы взяли, что Рамон требует покорности от женщины? — сказала она. — Откуда вы это взяли? От вас он не требовал никакой покорности. Вы не правы. От меня он покорности не требует. Он хочет от меня нежности. И отвечает на нее такой нежностью, на которую я неспособна. Потому что мужчина, подобный ему, куда нежней женщины. Он не такой, как Сиприано. Сиприано солдат. Но Рамон нежен. Вы ошибаетесь.
Кэт рассмеялась.
— А вы — солдат среди женщин, вы все время боретесь, — продолжала Тереса. — Я не такая. Но некоторые женщины должны быть солдатами в душе и им нужны мужья-солдаты. Вот почему вы — Малинци и у вас зеленое платье. Если вы останетесь одна в мире, вы будете бороться сама с собой.
Озеро было объято покоем. Они ждали Рамона.
Под пальмой сидел на корточках мужчина в белой рубахе и штанах и, склонив черноволосую голову, молча снимал полоски коры с пальмовых веток. Потом встал, намочил полоски коры в озере и вернулся под дерево.