Перо Адалин

Адалин благородно решила не мучить расспросами неразговорчивого командира. Он не ругал ее за выход на сцену, хотя имел на это все основания, и она была благодарна. Давняя мечта осуществилась, и ей больше не суждено появиться на сцене. Теперь, вытеснив радость, к ней пришло опустошение, ощущение триумфа уходило.

Принцесса обратилась к Альваху:

– Ты раньше уже слышал эту песню, верно?

Адалин пришлось встретить долгий, неловкий взгляд Альваха, которому вдруг захотелось рассказать принцессе обо всем, что связывало его со стихами. Но стрелок молчал, не имея возможности выразить вслух ни горечь, ни радость во всей их силе. Альвах разочарованно взял свой блокнот. «Разве может бумага передать эмоции? – думал он. – Адалин смогла мне напомнить – стихи, обыденные на бумаге, в устах звучат заклинанием. Она дала им новую жизнь, а Леверн пробудил старые воспоминания».

Пораженная Адалин вчитывалась в ответ.

– Ты… ты написал ее?.. – Принцесса порывисто поднялась со стула. К ним незаметно подошел один из посетителей трактира и поинтересовался, не хочет ли певица исполнить еще пару песен, но тут же замолк, поняв намек, – Винсент указал просителю на свой меч.

Адалин в ужасе уставилась на Альваха, того самого человека, к которому не раз мысленно обращалась в стенах замка. С первого дня, как она нашла послание, Адалин мечтала найти автора, и фантазия рисовала немыслимые пути воплощения. В моменты привычной меланхолии она представляла, что письмо очутилось во дворце по ошибке и автор стихов живет за тысячу километров от столицы. И вот он сидит напротив, и принцесса не знает, что делать с осуществившейся мечтой.

Альвах согласно кивнул и разбудил задремавшую было Клер; Леверн так и держал руки на ее плечах. Клер взяла протянутый ей блокнот, и настроение ее тут же испортилось.

– Не проси меня рассказывать о ней, пожалуйста, – взмолилась она.

– Там и рассказывать нечего, – вмешался Леверн, заглядывая в листок через плечо сестренки. В отличие от чуткой Клер, он не смутился от подобной просьбы.

Рыцарь, усевшись на свое место, закинул ногу на ногу, прочистил горло и начал повествование:

– Лет эдак шесть назад Альвах влюбился в девушку. Взаимно. Чувства бушевали, мы с Клер их уже венчать собирались – в общем, полная идиллия.

– Большая ошибка, – шепотом вставила Клер.

– Аль писал ей много стихов и песен. Мы, выучив пару особо удачных куплетов, как два кота, выли под ее окнами, и все собаки в селе нам аккомпанировали. Но в один день ответные чувства дамы пропали. Альвах потерял голос, – пояснил Леверн.

«Неужели?..» – нахмурилась про себя принцесса.

– Барышня была по меркам нашей деревушки знатная, ей прочили работу в замке. Дальние земли, неизведанные возможности – большой соблазн для сельской девчонки. Немой возлюбленный, нуждающийся в опеке, не вписывался в ее планы. – Леверн остановился, вспоминая. – Это стихотворение – последнее, что мой друг написал ей. В память о пережитом, так сказать. Вот и все.

– Твое сердце не для нее. – Клер наклонилась к Альваху ближе, желая обнять. Однако он, не обращая внимания на сестру, передал Адалин листок: «Даже несчастная любовь лучше ее полного отсутствия. Я ни о чем не жалею. Твой голос заставил сердце вспомнить былые чувства. Спасибо».

Адалин мягко улыбнулась, испытывая жалость и сочувствие. Она не понимала девушку, которая бросила Альваха. Он был невероятным человеком, вызывал в ней бесконечное уважение, даже мог влюбить в себя весь мир, стоило только узнать его получше.

– Ей же хуже, – сказала Адалин. Клер была полностью с ней согласна.

* * *

Холода, не сверяясь с расписанием странствия, уже наступали. Винсент стоял на улице возле трактира, рассматривая ночное небо. Свет из окон заведения едва освещал его ноги. Парочка, выскочившая на улицу, бросила на него испуганный взгляд и прекратила смеяться: видимо, счастливые ребята во мраке ночи приняли его за огородное пугало. Винсента, впрочем, ничто не волновало. Он сосредоточил все внимание на дыхании, холодном, обжигающим легкие вдохе. Воздух, нагревшись, паром срывался с губ на выдохе, растворяясь причудливыми формами. Вдох, выдох. Вдох. Вдох.

«Проклятье. Сбился».

Рука сжала сверток бумаги. Алерайо улетел всего пару минут назад, но Винсенту казалось, что прошел час. Болезненный час.

– Греешься? – произнес кто-то за спиной, и командир сжал зубы. Веселый тон подошедшего слышался издевательством, царапающим нервы. Возможно, если он отыграется на рыцаре, злость уйдет.

– Охлаждаюсь.

Леверн подошел к командиру, проигнорировав ядовитый тон.