Перо архангела

Печь такая требовала много дров, а тепла давала мало. Вот и приходилось поддерживать тепло в комнате, постоянно подбрасывая в топку по два-три полена. Анна полюбила вот так сидеть возле открытого огня. Ей это напоминало уютные кронштадтские вечера у камина, когда вся семья после лёгкого ужина собиралась в гостиной на долгое чаепитие. Тогда всё было иначе: были гости, веселье… Покойная мама музицировала, весело кивая в нужный момент, разрешая вовремя вступать с песней или танцем. «Такое прекрасное было время, – думала Анна, – детство! Детство так много даёт человеку! Радость и счастье, защиту старших и уверенность в себе! Учит правилам поведения и развивает ум и смекалку…»

– Бог мой, что я дам своим детям? – вдруг неожиданно сказала она вслух. Вздохнув глубоко и подкинув в печку очередное полено, Анна продолжила свои размышления…

– Тебе, моя дорогая, совершенно нельзя думать о тяжёлом и задавать себе такого рода вопросы! – менторским тоном выдала Милка, занятая уроками. – Вот я считаю всё, что происходит, – всё хорошо. Ведь могло быть куда хуже! У нас есть дом, одежда, еда, а другие голодают и живут, где придётся. Даже мои занятия мне тоже нравятся. Если б как раньше в Кронштадте до переезда в Новочеркасск, то мне бы пришлось посещать гимназию и заниматься французским с этой ужасной мадам Фике! Знала бы ты, какая она вредина!

– Не говори так о том, кого рядом нет. Это не красит человека! – строго заметила Анна младшей сестре.

– Ну да, конечно! Только эта мадам Фике жуткая! Возможно, она уже умерла, отравившись собственной ядовитой вредностью, – пробормотала упрямая Милка.

– Ты неисправима! Тебе скоро семнадцать, а ведёшь себя как избалованный ребёнок.

– Это всё потому, что я родилась в холодную и морозную погоду, так мне няня говорила. Определённо, это так и есть. Временами мне хочется рвать и метать. А ещё – так бы и прибила кого!

– Прекрати болтать глупости! Такие слова нельзя говорить. Будь сдержаннее, – советовала Анна разбушевавшейся Милке. – Время сейчас такое: если человек хоть раз позволит гневу и мести взять верх над своим разумом – пропал человек!

– Да я всё понимаю! Просто мне хотелось сказать, что из-за одного нелюбимого преподавателя можно возненавидеть и предмет, и гимназию!

– Ты права, Милочка, порой так бывает. Но нужно хорошо поразмыслить, принять во внимание все обстоятельства и только тогда сделать вывод.

– А вот заниматься английским языком с нашим новым знакомым мне определённо нравится! Жаль, что наши занятия проходят не так часто, как хотелось бы.

– Это хорошо, что тебе нравятся уроки. Но ты уясни себе, что Майкл не учитель. Он, как и все сотрудники Американской миссии, очень занят гуманитарной помощью населению.

– Я знаю, знаю! Они квакеры, филантропы. Майкл рассказывал мне об их христианской организации, и я считаю их дело абсолютно святым, если так можно сказать.

– Да, американцы и англичане много делают для спасения детей и взрослых по всей России. Видишь ли, есть ещё среди людей такие, которые думают не только о себе. Мы об этом часто говорим с Константином. У них очень много работы, поэтому старайся самостоятельно заниматься английским, а Майкл будет направлять тебя в нужное русло. Так будет верно. Не думай, что он должен вложить эти знания в твою голову, сама добывай их и пополняй свой багаж. А он поможет, направит, – спокойно посоветовала сестре Анна.

– Уже весной я планирую вступить в их движение и заняться спасением бездомных детей, – резонно заявила Милка. – Правда, в семнадцать меня могут и не взять, но я придумала, что сделать! Я прибавлю себе пару лет. Все ведь отмечают мои серьёзность и взрослость не по годам, так что никто и не заметит этого небольшого обмана ради доброго дела.

– Не спеши, дорогая, рваться в бой! Придёт весна – будет виднее, – посоветовала Анна. – Старайся сохранять покой в душе, не стремись создавать дополнительные трудности, чтобы их потом геройски преодолевать. Это нерациональный путь развития личности. Набирайся знаний и ума.

– Ну, я же так и делаю, – тихо прошептала Милка, вновь погрузившись в книгу.

* * *

– Шимон Моисеевич, позвольте на минуту, есть разговор! – зайдя в приёмный кабинет Гринберга, сказал Алексей Петрович Минх, взволнованно глядя на доктора.

– Да-да, Алексей Петрович, я к вашим услугам! Чем могу быть полезен?

– Вы, Шимон Моисеевич, давно знаете меня, – начал издалека старший врач больницы – коренастый мужчина лет шестидесяти с узкой бородкой и интеллигентной залысиной, уходившей на затылок от высокого умного лба. – И, вероятно, догадываетесь о сути моего визита, – сделав паузу, продолжил он.

– Простите, не могу знать, я весь внимание! – учтиво сказал доктор Гринберг.