Перо динозавра

На следующее утро Йоханнеса не было в лекционной аудитории и в десять минут одиннадцатого. Анна уже собралась уходить, поднялась и потянулась за своей сумкой, но тут он, пыхтя, вбежал в дверь.

— О, супер, — выдохнул он. — Ты здесь.

— Вообще-то это прозвучало вчера как приказ, а не как предложение.

Йоханнес снял куртку и остановился перед ней.

— Анна, — спокойно сказал он, — это было предложение.Может, хватит об этом?

Анна не решилась кивнуть, хотя очень этого хотела.

Они пошли к доске.

— Садись там, — сказал он, указывая на высокую кафедру.

Она забралась на нее и уставилась на пустую доску.

— Так вот, Анна-Банана, — начал он, быстро массируя свой лоб. — При слове «наука» большинство представляют себе строго объективную дисциплину, лишенную всяких личных предпочтений, общую и верную. Нам нравится, что литература, архитектура и политика субъективны, но большинство из нас ужасно возмутились бы, если бы такая субъективность была позволена химии или биологии, — Йоханнес откашлялся. — Этот строго объективный научный взгляд был, помимо прочего, представлен философом Карлом Поппером, который жил… ну, я не помню точно… Поппер желал создать абсолютную научную систему правил и пользовался так называемым гипотетико-дедуктивным методом, суть которого заключается в том, что любую научную теорию всегда можно проверить с помощью объективных экспериментов. Только если она является фальсифицируемой, ее можно считать научной. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Ох нет, — ответила Анна. — Поппер считал, что только если теория ложная, она может считаться научной?

— Да нет же, нет, конечно, дурочка. Поппер считал, что, только если теория открытадля проверок и может позволить себя опровергнуть, ее можно называть научной.

— В начале 1960-х, — продолжил он, — зародилось новое направление теории науки, которое настаивало на том, что субъективность должна быть признана и включена в понимание науки. Одним из лидеров этого направления был физик Томас Кун, он и указал на роль субъективных ценностей в науке. Здесь я хочу добавить, — сказал Йоханнес, постукивая себя по верхней губе, — что существует, конечно, множество различных прочтений Куна, и я не могу сказать, что я совершенноуверен в том, что я прав. — Он посмотрел на нее поддразнивающе, прежде чем продолжить. — Позже взгляды Куна были дополнены одной женщиной, которую я очень уважаю, крайне одаренным теоретиком науки Лоррен Дастон; она в попытке конкретизировать роль субъективного в понимании науки ввела понятие, которое она определила как научную моральную экономику.То есть речь идет об изменении понимания, к которому привело, с одной стороны, требование Поппера об абсолютной системе научных правил, а с другой — возникший релятивистский подход, представленный Куном и Дастон. — Йоханнес написал на доске фамилию «Кун» и поставил после нее двоеточие. — Никто из них не был гением, который работал в одиночку и которого при этом осеняло, это понятно, — добавил он, — но я все немного упрощаю, чтобы легче было объяснять, ладно?

Анна кивнула.

— Кун обнаружил, что на выбор, который делает ученый, влияют его личность и биография и что в конце концов каждое его решение может быть объяснено субъективными обстоятельствами. Само собой разумеется, что Кун подвергся массовой критике и был обвинен в совершенно иррациональном восприятии науки, но он возражал своим критикам, что допустить некий процент несогласия — это не то же самое, что открыть двери не знающему правил и полностью субъективному восприятию науки, до тех пор пока… — здесь Йоханнес поднял указательный палец, — вовлеченный исследователь на сто процентов верит в свои доказательства, но может и готов отступиться от них, убедительно это аргументируя. — Йоханнес оперся руками на кафедру по обе стороны от Анны и стоял теперь очень близко. — Ты пыталась проследить за тем, является ли позиция Фримана внутренне последовательной? Верен ли он своим убеждениям, аргументирует ли он убедительно в тех случаях, когда изменяет объяснение?

— Я не знаю, — ответила Анна.

Йоханнес отступил назад.

— Пойдем дальше, — сказал он и посвятил следующие пятнадцать минут объяснению введенного теоретиком науки Лорен Дастон понятия моральной экономики. Анна слушала и записывала, приятно удивленная способностями Йоханнеса к абстрактному мышлению, которые он демонстрировал.

— Ну, кажется, хватит на сегодня, — внезапно улыбнулся он. — Но давай-ка суммируем все, о чем мы сейчас говорили, — сказал он, глядя на нее серьезно. — И это сделаешь ты.

— Я?

Йоханнес кивнул.

Анна взяла свои записи и спрыгнула с кафедры. Все это вдруг стало похоже на экзамен, и она с громко бьющимся сердцем вытерла доску, взяла кусок мела и старательно повторила то, что поняла. К концу ее речи Йоханнес выглядел довольным.

— Узнай, соблюдает ли Клайв Фриман общие и незыблемые правила истинной науки. И если нет, — Йоханнес щелкнул пальцами, — тут-то ты его и возьмешь за жабры.

— А если да?

— Ну тогда тебе крышка, — рассмеялся Йоханнес.