Перо динозавра

— Ну понятно, что же ему еще оставалось говорить? Чем еще он мог все это объяснить? Ты ведь крепкий орешек, Анна. Ты же наверняка его била, пинала и превращала его жизнь в ад. Я в этом уверен, я это вижу по твоим глазам, в тебе двадцать тысяч вольт. Но ничто, ничто не оправдывает труса. Он мог сделать что угодно. Мог связать тебя, вставить тебе в рот кляп, отправить на перевоспитание, вызывать полицию или выписывать тебе штрафы каждый раз, когда ты выходила из себя, но он должен был дать тебе шанс. Он должен был дать шанс вашей семье. Просто отойти в сторону, как это сделал он, — это трусость. И ты не должна жить с трусом. Точка.

Именно «точка» тронула Анну больше всего. Эта твердая уверенность Йоханнеса в том, что Томас поступил неправильно. Точка. Позже они говорили о прощении. Йоханнес спросил Анну, собирается ли она простить Томаса, и Анна ответила, что не знает, сможет ли.

— Да, но у тебя нет другого выхода, — сказал Йоханнес. — Пообещай, что ты его простишь. Ради себя и ради Лили.

Он проникновенно смотрел на нее, она же смотрела в сторону. В конце концов Йоханнес решительно поднялся и тронул ее за плечи:

— Правда, Анна. Ты не сможешь идти дальше, если его не простишь. Дай мне слово, что простишь. — Анна кивнула, но он не убрал руку с ее плеча. — Уговор, — сказал он. — И ты не должна ждать слишком долго, — добавил он. — Эй, посмотри же на меня!

Анна подняла на него немигающий взгляд:

— Йоханнес, я обязательно его прощу. Я тебе обещаю. Не сегодня, ладно? Но скоро.

Анна завернула за угол, вышла на Конгсхёйгаде и резко остановилась. На улице были припаркованы три полицейские машины, человек десять собрались на тротуаре и рассматривали подъезд, оцепленный полицейскими красно-белыми лентами. Анна медленно зашагала по направлению к дому, у нее тяжело билось сердце.

Глава 10

В четверг Сёрен проснулся ни свет ни заря и встал, когда понял, что заснуть больше не сможет. Включил свет в гостиной, разогрел в духовке булочки на завтрак и попытался заставить себя прожить хоть две минуты обычной домашней жизнью, в которой все его мысли не были бы заняты расследуемым делом. В двадцать минут восьмого начало светать. Сёрен надел теплые носки и подумал: какой холодный в этом году октябрь, неужели вся предстоящая зима выдастся морозной?

Сёрен помнил зиму, которая была настолько холодной, что у Дании со Швецией на два с лишним месяца появилась сухопутная граница. Это было в 1979 году, Сёрену тогда исполнилось пятнадцать, и Кнуд взял его с собой на рыбалку. Они выехали на «Ситроене» Кнуда с шипованой резиной, и в лютый мороз и сияющее солнце поехали в Швецию по льду, где оказалось просто вавилонское столпотворение. Машины хаотически сновали взад и вперед, люди шли, переговариваясь, и везли за собой детей в санках, кто-то катался на коньках, замотав шею шарфом. Достигнув шведского берега и снова обретя почву под ногами, они направились на север. Кнуд одолжил у друга домик на маленьком острове.

— Как мы будем рыбачить, если озеро промерзло до дна? — удивленно спросил Сёрен, когда они шли по направлению к острову. Кнуд в ответ только подмигнул.

Все выходные они ровным счетом ничего не делали. Сидели в доме, играли в карты и настольные игры и ели шоколад. Подбрасывали дрова в огонь и гуляли по острову. Кнуд захватил с собой дартс, они повесили мишень во внешней галерее перед домом и кидали дротики, надев перчатки, чтобы можно было попутно отпивать пиво из банки, не рискуя отморозить пальцы. Кнуд спросил Сёрена, о чем он думает. Сёрену сначала показалось, что это странный вопрос, но потом захотелось рассказать деду все. О чем он думает, о ком он думает, кого считает своими друзьями, а кто ему совсем не нравится. Почему он ужасно скучал, когда они школой ходили в Королевский театр на постановку по рассказу Блихера, хотя сам рассказ ему ужасно понравился. Почему у него нет сейчас времени встречаться с девушками, хотя есть несколько, на которых он засматривается, вот Вибе из третьего класса гимназии, например, у нее совершенно зеленые глаза. Наступил вечер, в небе над Швецией высыпал миллион звезд, которые они рассматривали, сидя на улице, хотя было по меньшей мере десять градусов мороза. Кнуд приготовил пунш и нагрел их спальные мешки у огня, и они сидели теперь, как две толстые гусеницы, в темноте, в Швеции. Вдруг Сёрен повернул голову к деду и заговорил о том, о чем они редко вспоминали:

— У нас в параллельном классе есть один мальчик, Герт. Его родители умерли, когда ему было десять лет. Автомобильная авария. Он просто бешеный и ужасно жестокий, прогуливает, пьет и ничего не делает. Я не удивлюсь, если его исключат. Я его почти не знаю, но говорят, что сначала он жил у своей тети, а потом она, похоже, от него устала и его отдали в приемную семью. А оттуда передали в другую. В конце концов он попал в интернат. Теперь он вернулся к тете, но это только до тех пор, пока он не окончит гимназию. Если, конечно, он вообще ее окончит.