Перо и крест

„Кратко объявляю и думаю, - писал Ломоносов в 1748 году в ответ на запрос В. К. Тредьяковского о „Регламенте" академического университета, - что в Университете неотменно должно быть трем факультетам: юридическому, медицинскому и философскому (богословский оставляю синодальным училищам)". В самом „Регламенте" Михаил Васильевич выразился жестче: „Духовенству к учениям, правду физическую для пользы и просвещения показующим, не привязываться, а особливо не ругать наук в проповедях". В записке И. И. Шувалову об учреждаемом по инициативе Ломоносова Московском университете (1754) и в „Проекте об учреждении Московского университета" (см. § 4) богословие также было категорически исключено из круга изучаемых в нем дисциплин.

„Не привязываться" Михаил Васильевич требовал не случайно, ибо духовенство, пока еще неофициально, выражало недовольство светским образованием. В 1750 году И. Д. Шумахер записал в дневник: „Кое-кто из духовенства заявил, что профессоры внушают студентам опасные начала". Всполошившееся академическое начальство немедля внесло в „учреждение об университете и гимназии" требование к ректору „смотреть… прилежно, чтоб профессоры лекции свои порядочно имели, оные по произвольному образцу и в Канцелярии (Академии наук. - А. Б.) апробированному располагали и не учили б ничего, что противно может быть православной греко-российской вере, форме правительства и добронравию".

Поскольку „противной православной… вере" духовенство упорно считало гелиоцентрическую систему, Ломоносову пришлось включить в свое знаменитое „Письмо о пользе стекла… писанное в 1752 году" резкую отповедь „невеждам свирепым", веками стремящимся погубить научную астрономию. Считая миф о наказании Прометея подлыми и нескладными враками, поэт предполагает:

Не свергла ль в пагубу наука Прометея?

Не злясь ли на него, невежд свирепых полк

На знатны вымыслы сложил неправой толк?

Не наблюдал ли звезд тогда сквозь Телескопы,

Что ныне воскресил труд щастливой Европы?

Не огнь ли он

Стеклом умел сводить с небес

И пагубу себе от Варваров нанес,

Что предали на казнь, обнесши чародеем?

Коль много таковых примеров мы имеем,

Что зависть, скрыв себя под святости покров,

И груба ревность с ней, на правду строяков,

От самой древности воюют многократно,

Чем много знания погибло невозвратно!

Приводя пример гибели знания, Ломоносов рассказывает о греческом астрономе III века до н. э. Аристархе Самосском, доказывавшем, что Земля вращается вокруг своей оси и вокруг Солнца, и за это обвиненным неким Клеантом в богохульстве:

Под видом ложным сих (языческих. - А. Б.) почтения Богов

Закрыт был звездный мир чрез множество веков.

Боясь падения неправой оной веры,

Вели всегдашню брань с наукой лицемеры,

Дабы она, открыв величество небес,

И разность дивную неведомых чудес,

Не показала всем, что непостижна сила

Единаго Творца весь мир сей сотворила,

Что Марс, Нептун, Зевес, все сонмище Богов

Не стоят тучных жертв, ниже под жертву дров,

Что агньцов и волов жрецы едят напрасно:

Сие одно, сие казалось быть опасно!

Оттоле Землю все считали посреде.

Астроном весь свой век в бесплодном был труде

Запутан циклами, пока восстал Коперник,

Презритель зависти и варварству соперник…

Поэт показывает читателю преимущества гелиоцентрической системы, рассказывает о подтверждении мыслей Коперника с помощью телескопов Гюйгенсом, Кеплером, Ньютоном, о новой небесной механике. Такие идеи, подтверждающие величие Бога, говорит поэт, веселят гораздо больше, чем измерение Вселенной без математики, чем напрасное употребление „слова божия", ведущее к заблуждениям. Он не оставляет у читателя сомнений в том, что сказанное о языческих жрецах относится и к христианскому духовенству.