– Уходим… Уходим… Уходим!.. – шелестели голоса в густеющей тьме. Или это листва вековых горий шумит под ночным ветром? Он летит над молчаливыми лесами и равнинами Суора. А печальная Минна льет на них серебряный свет.
Генерал Корман никогда в жизни не ездил на стиксе. Сильный, добрый, насмешливый зверь это понимал. И шел плавно и осторожно, чтобы неумелому наезднику было легче держаться на нем. А езда на неоседланном стиксе – это еще та задачка. Корман терпел стоически, но про себя проклинал все на свете.
Миз Вандерхузе на своем стиксе держалась рядом, слева от него. Он видел ее смутной тенью, но и этого было достаточно. Прекрасная посадка, гордо поднятая голова. Где так научилась?
Она издала странный горловой звук и ее стикс довольно заворчал в ответ. Нина Вандерхузе говорит на «яндж»? Невероятно. Невозможно.
Ее стикс замурлыкал, повторяя одни и те же три тона и миз Вандерхузе тихо рассмеялась.
– Он сказал, что давно не видал такого недотепу. Это про вас, мой генерал.
Тон уничижительного презрения замечательно ей удавался. Так разговаривают с недостойными, ни к чему не пригодными людьми. Корман решил не отвечать. За что она его ненавидит?
В ночи раздался дребезжащий, заунывный звук. Он повторился, отзываясь снова и снова, все тише, дальше… Эстафета. Способ звуковой связи полувековой давности.
Стикс Кормана преодолел с десяток метров почти ползком. Корман мог бы дотронуться рукой до толстых, нависших над головой сучьев. Мягкая поступь стиксов слышалась со всех сторон. Давние друзья людей не покинули их в беде. А люди? Когда в городах Эгваль в последний раз видели стикса? Им нет там места. Машинная цивилизация попросила их вон. Ступайте, большеголовые звери, куда хотите, вы нам больше не нужны.
Летучая вспышка осветила небо. Позади послышался отдаленный гул. Он нарастал, всполохи становились ярче. Это радиоуправляемые, беспилотные, начиненные взрывчаткой самолеты обрушивались на покинутый партизанский лагерь. Адмирал Гелла стер с лица земли «столицу» суорских мятежников. Самую малость, но опоздал…
Кормана это радовало. Не совсем понятно, почему.
Ему приснился ливень и он внезапно очнулся. Дождя не было, но целый водопад утренней росы окатил его. Влага скапливалась наверху, в складках широких, кожистых темно-зеленых листьев. Эта порода деревьев была Корману незнакома. И лучше б он ее никогда не видел. Мигом продрог и вымок. Стикс его, довольно фыркая, шел мягким стелющимся шагом. В сизом тумане древесные стволы тянулись вверх, как мускулистые руки великанов.
Корман оглянулся. Стикс миз Вандерхузе по-прежнему держался неподалеку. Сама она безбожно дрыхла, улегшись на своего зверя ничком в некрасивой позе. Полусогнутые ноги упираются в бока стикса, руки безвольно висят по обе стороны его шеи. Голову чуть повернула, чтобы короткая светло-коричневая шерсть стикса не мешала дышать. Веки смежены, рот полуоткрыт. Беззащитный ребенок…
Туман никак не рассеивался… Чертов Гелла с его искусственными ливнями! Сбитая с толку природа долго еще не придет в нормальное состояние.
Миз Вандерхузе коротко простонала, очнувшись. Выпрямилась, настороженно щурясь. Ласково потрепала стикса по холке. Бросила недобрый взгляд на Кормана – вот уж бездарный наездник. Но он больше не злился на нее. Что от нее ждать… Загнанный звереныш. Подавил в себе жалость – сама виновата. Нельзя быть такой безмозглой и отважной дурой в ее-то возрасте. Опять задумался над тем, как хорошо она выглядит… Ей должно быть… где-то под сорок. Затянувшаяся молодость – не в этом ли причина ее всегдашнего безрассудства?
Похожие на колонны, деревья постепенно редели. Корман не заметил, как впереди не осталось ничего, кроме безбрежного сизого мрака. В нем разгоралось тусклое пламя – это всходило солнце, бессильное пробить своими лучами мглистый покров.
– Сто-о-ой! – протяжно крикнула миз Вандерхузе и ее приказ передавался по цепочке остальным, словно эхо, отдаваясь со всех сторон, и замирая вдали.
Корман спешился и едва не упал, а миз Вандерхузе насмешливо фыркнула. Сама она легко спрыгнула на землю, зевнула, потянулась. Опять ставши похожей на беззаботного, не ведающего подозрений и ничего не боящегося ребенка.