Перплексус

Прочитав напечатанную на обороте издания рецензию популярного автора одного из журналов — скупого на похвалу литературного критика, старик ухмыльнулся. Эти слова не оставляли сомнений только в одном — данное произведение критик хотя бы дочитал, а это значило, что оно действительно стоящее.

Пожилой человек сидел в массивном плетёном кресле под тёмно-зелёной кроной старой ивы. Он пролистал несколько страниц и, по привычке, сделал на одной из них закладку её уголком. Потом поднял глаза и слегка зажмурился. Не от удовольствия, хотя, несомненно, получал его, находясь на свежем воздухе в ясную и тёплую погоду — просто солнечные блики, отражаемые стеклом панорамного окна Дома Сенекс, попадали ему в лицо.

Территория расположенного перед зданием парка выглядела ухоженной. Насыщенного цвета газон, густые кусты и декоративные деревья были аккуратно подстрижены, а воздух пронизан едва уловимым ароматом цветов с множества разбитых по округе клумб, уже перебиваемым сочным запахом жареного мяса.

Сегодня здесь было людно — на выходные ко многим постояльцам приезжали родственники. Не было видно ни одной свободной беседки, скамейки или кресла, а некоторые посетители расположились прямо на траве, постелив покрывала и устроив пикники.

Всюду сидели и общались семьи, по тротуарам прогуливались разновозрастные пары, дети задорно и весело играли в мяч, фрисби и запускали воздушного змея.

Со всех сторон были слышны разговоры, которые сливались с лёгкой, приятной музыкой, и становились похожими на жужжание пчёл, иногда прерываемое звонким смехом.

Уютная атмосфера дарила ощущение умиротворения и покоя, возвращая обитателей Дома в давно ушедшие времена и освежая счастливые воспоминания.

Как обычно, в выходные, этот крепкий на вид старик готовился принимать гостей. Он был гладко выбрит и одет в лучшее, что у него имелось. Ему очень хотелось произвести приятное впечатление.

Он всегда загодя всё планировал и представлял, прокручивая детали в голове, какими в этот раз окажутся эмоции, как будет выглядеть встреча, о чём они будут беседовать, как будут расставаться. Конечно, в его воображении всё всегда проходило идеально, даже прощание. Дело оставалось за малым — дождаться и узнать, насколько фантазии будут соответствовать реальности.

Время шло, и пожилой человек выглядел всё более взволнованным. Он, периодически отрываясь от чтения, смотрел на часы, а затем в сторону центральных ворот.

Это повторялось снова и снова, пока, наконец, весь мир старика не сужался до одной точки, в которую он бесконечно долго смотрел. Погрузившись в свои мысли, он терял связь с действительностью и не сильно отличался от зависимого человека. Вот только зависимость эта выражалась не в остром желании выкурить гильзу, употребить алкоголь или принять какой-то препарат. Нет. Он, словно, становился физически зависимым, как слепоглухие люди, которые вынуждены ожидать, пока их навестят, куда-то сопроводят, что-то переведут. Получалось, что в такие моменты, даже находясь в обществе, среди людей, старик прозябал в одиночестве, превращаясь в «покойника» для окружающего его мира — он просто переставал проявлять к нему интерес, пока тот не проявлял интереса к нему.

Не было ничего удивительного в том, что он ждал — в Доме Сенекс ждали все. И ждали они всего двух вещей: своего конца и посетителей. Именно поэтому сотрудники и постояльцы Дома сочувствовали старику, искренне радуясь его оптимизму и способности не сдаваться, ибо за всё время, что он находился здесь, никто ни разу к нему не пришёл.

Тем не менее, пожилой человек надеялся. И надежда эта была похожа на то, как смертельно больной надеется на исцеление, как приговорённый к казни — на помилование. Похоже, старик находил для себя оправдания, позволяющие не замечать очевидного и верить, что всё ещё возможно — надо только надеяться и ждать.

— …о-век. Чело-век, — доносилось откуда-то извне, словно глухой стук в закрытую дверь.

Очнувшись, старик увидел прямо перед собой песочного цвета ретривера. Тот резвился, вилял хвостом и прыгал вокруг ярко жёлтой тарелки фрисби, лежащей на газоне.

— Играть, человек. Играть, — громко лая, не унимался пёс.

— Хорошо-хорошо, — усмехнувшись, ответил старик. — Играть.

Пёс тут же подхватил тарелку и поднёс её прямо к его рукам.

— Хороший мальчик, хороший, — гладя собаку, приговаривал пожилой человек.

Он любил животных, очень, и стал любить ещё сильнее, когда появилась возможность понимать их и говорить на одном языке. Ему нравилось, что эти бескорыстные и честные создания, в отличие от людей, никогда не играли чувствами, не причиняли нарочно боль и не пытались быть кем-то другим.

Они любили человека за его отношение, ничего не требуя взамен, и были способны заполнить собой пустоту, которую, казалось, уже ничем заполнить нельзя.

Даже в самые тяжёлые времена его жизни, питомцы всегда находились рядом, не дезертируя с терпящего бедствие корабля, и одним своим существованием умели напомнить о самом дорогом в жизни каждого — о любви — таком простом чувстве, когда его нет, и непостижимо сложном, когда оно есть.