Персидские лирики X–XV вв.

Был некогда купец; держал он попугая.
Тот не на воле жил, а в клетке изнывая.

Когда сбираться в путь пора купцу пришла
(Имел он с Индией торговые дела),

Им не был обойден никто из челядинцев,
Чтобы узнать, кому каких везти гостинцев.

И каждому из них, кто дар свой назначал,
Исполнить просьбу он охотно обещал.

И птицу он спросил: „Нужда твоя какая?
Что из индийского добыть ты хочешь края?”

Ответил попугай: „Коль встретишь по пути
Ты попугаев там, о том их извести,

Что есть-де попугай, свою клянущий долю:
Судьба его ко мне закинула в неволю.

Он просит вас о том, со мной послав поклон,
Чтоб вы наставили, что делать должен он;

Он говорит: „Ужель назначено мне в муке
Заглохнуть здесь, живя с собратьями в разлуке?

И справедливо ль то, чтоб я хирел один,
Когда ваш век течет средь рощ и луговин?

Таков ли долг друзей и к другу сердоболье,
Чтоб мне была житьем тюрьма, а вам – раздолье?

Счастливцы, вспомните об участи моей
На утренней заре, под сению ветвей!”

Купец почтенный дал согласье попугаю
Поклон его и речь снести в родную стаю.

И вот, когда достиг индийских он границ,
В пустыне несколько таких же встретил птиц;

Коня остановив и крикнув в виде зова,
Их брата просьбы все им передал до слова.

Какой-то попугай всем телом задрожал,
Свалился и дышать мгновенно перестал.

Купец тут осудил свое с ним обращенье:
„Живую тварь мое сгубило посещенье!

Быть может, родственник он птички был моей?
Иль был то дух один в телах двоих друзей?

К чему мне было брать такое порученье?
Бедняге причинил я словом лишь мученье!

Язык наш есть кремень, железо суть уста;
Их слово жжет огнем окрестные места.

Железо о кремень не бей без нужды явной,
Хоть будь то с целью разумной, хоть забавной.

От слова целый мир пустыней может стать,
И мертвая лиса, как лев, пойдет на рать… ”

Купец, окончив торг и путь свершив тяжелый,
Вернулся вспять домой довольный и веселый.

Гостинец каждому слуге привез добряк,
Служанке каждой дал вниманья лестный знак.

Промолвил попугай: „А я – без награжденья?
Открой же мне свои слова и наблюденья!”

Купец ему в ответ: „Раскаиваюсь я,
Жалею и скорблю, потоки слез лия.

Зачем известие отнес я роковое,
Не зная, что в нем зло сокрыто, и какое!..”

А попугай ему: „В чем каяться тебе?
К чему тут гнев и скорбь? угодно так судьбе”.

Купец сказал: „Твои стенанья о свободе
Я передал твоим собратьям по породе.

Один из них, тебя жалея, вдруг без сил
Упал, затрясся весь и дух свой испустил.

Я каялся в словах, мной сказанных напрасно,
Но в том, что сказано, раскаянье не властно”.

Услышал попугай, как брат его упал,
И, так же задрожав, остыл и не дышал.

Увидя, что, упав, ни членом он не двинул,
Хозяин вмиг вскочил и шапку оземь кинул:

„Мой милый попугай, знаток приятных слов,
Что сделал я с тобой? зачем ты стал таков?

О ты, чьи песни так пленительно звучали,
Наперсник мой и друг в веселье и печали!

О сладкогласный мой любимец попугай!
О ты, моей души бальзам и светлый рай!”

В конце же птичий труп он выбросил из клетки,
А попугай – воскрес, и порх до ближней ветки!

Хозяин поражен поступком был его,
И в том, что видел сам, не понял ничего.

Он, взор подняв, сказал: „О ты, певец мой сладкий!
Со мною поделись чудной своей загадкой”.

– „Мне делом тот сказал”, – ответил попугай:
„Ни шуток, ни бесед, ни песен впредь не знай:

Твой голос ведь твоей неволи есть причина.
Вот мне какой совет дала его кончина!”

Тут попугай купца наставил кое в чем
И кончил: „Будь здоров! не свидимся потом.

Прощай, хозяин мой! ты добр и благороден:
По милости твоей я вновь теперь свободен.

Прощай! лечу туда, где родина моя.
Свободен некогда ты станешь так, как я!”

Хозяин отвечал: „Лети под Божьим кровом!
Сегодня о пути поведал ты мне новом”.