Персидский гамбит. Полководцы и дипломаты

На подходе к Трапезунду завернул Пустошкин эскадру к небольшому порту Платан. Атака русских кораблей была внезапна и неотразима. В какие-то полтора часа все стоявшие в порту суда были перетоплены, а береговые батареи расстреляны напрочь. Пока Пустошкин громил Платанский порт, к Трапезунду подошел второй его посланец – бриг «Елизавета».

Капитан-лейтенант Хомутов передал местным властям еще одно предложение о сдаче. Бумагу доставил на ялике греческий волонтер Яни Пало. Прочитав ее, паша погладил бороду:

– Ведомо ли вам, что султан Селим уже свергнут, а новый наш падишах Мустафа обещал лишать жизни всех, кто сложит свой ятаган перед неверным. Из двух зол я выбираю меньшее! Мы будем сражаться!

Трапезундский паша не был до конца искренним. Только что он принял гонца, сообщившего весть радостную: к городу вот-вот должен подойти пятнадцатитысячный отряд анатолийской гвардии, личный резерв султана во внутренних провинциях.

* * *

…Подходящая русская эскадра дугой окружала гавань и крепость. Пустошкин внимательно рассматривал крепостные стены. Недовольно качал головой:

– Разве так нападения делаются! Траверсе даже не удосужился собрать хоть какие-нибудь сведения о сей цитадели, поверил на слово этому проходимцу Понтевезо!

Вдали свечами пронзали небо многочисленные минареты, да зеленело буйной листвой устье речушки Термен-Дери. На крепостных стенах устанавливали пушки, пробовали их холостыми выстрелами. Трапезунд готовился к обороне по-настоящему.

А вскоре раздались и первые боевые залпы, турецкая батарея точно била по стоявшему под берегом «Ягудиилу», другая целила по «Варахаилу».

– Ишь, пристрелялись! – почесал подбородок Пустошкин. – Подымайте сигнал «Береговые батареи подавить немедля!»

Теперь настал черед турок считать потери. В отчете об экспедиции этот эпизод описан так: «Оба означенных корабля скоро подбили неприятельские орудия и, производя пальбу по городу и по купеческим судам, нанесли им величайший вред… неприятель же, собравшийся на берегу в большом числе, понес значительную потерю в людях».

Всю ночь с берега слышались раскатистые взрывы; то турки, боясь десанта, рвали склады и пороховые магазины. Тогда ж от перебежчиков стало известно и другое: в Трапезунде чума.

Утром следующего дня на флагманском «Ратном» собрался совет капитанов. Решали: спускать десант или нет? Контр-адмирал выступил против десантирования. Свое мнение Пустошкин аргументировал веско:

– Погром в порту и крепости мы навели. Все суда неприятельские, что на здешнем рейде находились, сожжены. Пускать же солдат в город нельзя, потому как кратковременное занятие Трапезунда обернется бедой для всего Причерноморья и унесет тысячи жизней невинных! Чума шуток с ней не прощает!

Переживший в молодости подобный кошмар в Херсоне, адмирал знал, что говорил. Возражений ни у кого не было.

В течение дня русские орудия сокрушали крепостные стены. Особенно доставалось прибывшим под Трапезунд анатолийцам. Неся огромные потери, они вынуждены были в беспорядке бежать за ближайшие холмы. В сумерках разрядив свои пушки в последний раз, корабли повернули форштевни на север – на Севастополь.

Пока шли обратно, дозорными фрегатами захватили еще несколько призов. Имена давали с юмором. Так они и остались в истории нашего флота «Антип», «Трофим», «Христофор» и «Петр» и даже названная забавы ради шебека «Малая шайка».

10 июля эскадра уже входила на Севастопольский рейд. Траверсе итогами экспедиции остался недоволен, хотя открыто и не высказывался, ибо Петербург расценил действия Пустошкина совершенно правильными.

Глава одиннадцатая

Меж тем калейдоскоп закавказской политики в какой раз опять переменился. Турки, как и раньше, искали союза и дружбы Фетх-Али, ибо помощь Персии была им сейчас чрезвычайно важна. Но персы дружить с побежденными уже не торопились, тем более что в Тегеране прекрасно помнили – их многовековой и злейший враг не русские, а турки. Помоги они им сейчас против русских, и, окрепнув, турки разделаются уже с ними.

В тегеранском дворце Гелестан, что в переводе с фарси значит «Сад Роз» шах Фетх-Али совещался с вельможами.

Придворные зодчие только-только закончили отделку Мраморного тронного зала (Айван-и-Тахт-и-Мармар), сразу прозванного восьмым чудом света. Зал был богато украшен золотыми росписями, фресками, зеркалами, дорогим мрамором и тончайшей резьбой по дереву. Но истинным чудом являлся новый Солнечный трон, восседая на котором шах отныне принимал вельмож и послов. Сделанный из редчайшего йездского желтого мрамора, трон являлся вершиной того, что вообще могут сотворить руки лучших мастеров. За троном стояли два искусно сделанных павлина, в глазах которых сверкали огромные бриллианты. Поэтому в народе трон уже прозвали Павлиньим.