Персидский мальчик

Я ответил на его улыбку, и он сам ввел меня внутрь. Я мог бы сразу заявить, что эта согдианская девушка даже не догадывается о существовании подобного великолепия и не знает назначения большей половины туалетных принадлежностей. Но я честно обошел все вокруг, посоветовал найти настоянную на цветках апельсина воду (если ее, конечно, можно раздобыть в здешних местах) и добавил, что, по моему разумению, более не требуется ничего. Кровать была просто громадной, в гнетущем провинциальном стиле. Ко мне вновь вернулись аромат кедра и солоноватый воздух Задракарты.

По мере приближения назначенного дня выяснилось: согдианцы оставались единственными, кто ожидал предстоящие торжества с радостью. Македонцы высокого ранга восприняли решение Александра с кислой миною. Если бы он обменял девушку на жизнь ее брата и приволок в свой шатер, вся история так и осталась бы пустяком, о котором можно было бы вспоминать с улыбкой. Отчаянный крик девицы послужил бы поводом для пары непристойных шуточек — и только. Брак? Это уже шло вразрез с их положением победителей. Если бы сначала Александр женился на македонянке и назвал ее своею царицей, а уж потом взял эту девушку в свой гарем в качестве младшей жены (поговаривали, у его отца таких было немало), они не стали бы жаловаться. Как оказалось, у многих дома оставались дочери, которых, по их мне- нию, и следовало предпочесть. Единственное, что удержало их от крика, — то, что Александр даже не ду-мал возвести невесту в ранг царицы. Я и сам был рад, что он не зашел столь далеко.

Что касается простых воинов, то все они любят, что бы у их предводителя были свои маленькие страннос-ти; им нравится складывать о нем легенды. Они уже привыкли к персидскому мальчику-танцору; если бы постель Александра вообще пустовала, их бы обеспоко-ило его здоровье. Но женитьба — совсем другое дело. Они воевали, чтобы подчинить Согдиану, ибо Алек-сандр сказал, что это необходимо; теперь же пронесся слух, что он задумывает поход на Индию. Воины начали бояться, что царь вообще не собирается возвращаться домой. Он распростер свои крылья, весь мир теперь был его домом; но простые воины с тоской вспоминали о своих деревнях, о холмах, где они пасли коз в далеком детстве, да о македонских детишках от своих македонских жен.

Что бы ни думал про себя каждый из нас, день настал — точно в назначенный срок, подобно смерти. Пока я одевал Александра для пира, он улыбался своим мыслям, словно бы до сих пор с трудом мог поверить, что все это — не какой-нибудь сон. Толпою вошли друзья, дабы, по традиции, пожелать ему радости. Их обнадежило то, что Александр не стал надевать митру — ведь он брал жену, а не царицу, — и шутки лились рекою. Никто не замечал меня; разве только однажды Гефестион глянул в мою сторону, думая, что я не вижу. Что промелькнуло во взгляде: любопытство, триумф или жалость? Не было времени гадать.

Пир начался; пляска света, тепла, золота и разноцветных тканей, смешанная с испарениями жареного мяса. На столах в стороне, по варварскому обычаю, свалено в кучи богатое приданое; жених с невестой восседают на тронах. Стояла прекрасная тихая ночь; языки пламени поднимались прямо к небесам. Оглушительно ревела музыка, и каждому приходилось кричать, чтобы быть услышанным. Невеста водила по сторонам блестящими глазами, словно ее никогда не учили опускать их, пока Александр не сказал ей что-то через толмача, и только тогда она обратила взор на него.

Внесли ритуальный каравай, который Александру надлежало рассечь мечом. Он отломил кусок со стороны невесты и дал ей попробовать, затем пожевал и свой ломоть. Отныне они стали мужем и женою. Все мы поднялись, чтобы приветствовать их, но я не мог издать ни звука; глотка вдруг пересохла, и я даже дышал не без труда. Факельный чад душил меня и разъедал глаза, но я все-таки сидел чинно из боязни, что мой уход будет замечен. Еще немного, и они принялись бы, распевая гимны, укладывать невесту в постель.

Я толкался в общей толпе, когда чья-то рука взяла меня под локоть. Даже не успев обернуться, я уже знал: это Исмений.

— Она прекрасна, — сказал я. — Завидуешь ли ты жениху?

— Нет, — шепнул он мне на ухо. — Но завидовал прежде.

Я прижался к нему чуть плотнее. Казалось, все происходит само по себе — так люди моргают, когда пыль попадает им под веко. Сам того не зная, Исмений избавил мои плечи от страшного груза. Мы подобрали свои плащи в куче одежды у входа и вышли под холодные звезды Согдианы.

Снаружи было почти так же светло, как и внутри; всюду пылали огромные костры, и целые толпы согди-анцев вращали насаженные на вертела туши; люди пели, орали что-то, хвастались, стравливали собак, танцевали в больших хороводах. Как бы там ни было, они не отходили от пищи и питья, и очень скоро мы избавились от лишних глаз.