Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735)

К тому времени командующий от посланного к Надиру под видом «индейского дервиша» агента Хаджи Мухиба Мугаметева уже знал о сдаче Герата. Следил он и за передвижениями шаха, прибывшего сначала в Тегеран, а затем в Исфахан. Потерпев поражение, неудачливый полководец пытался обвинить своих же ханов, которых посадил под арест, а одного из них даже велел казнить — но тот, в свою очередь, упрекал повелителя, что он первым бежал с поля боя.

Мирзу Ибрагима уговорили «возобновить негоциацию». 5 февраля Левашов сообщил: исправленный трактат, наконец, «окончен» 21 января ценой немедленной уступки Лагиджана и передачи налогов за те месяцы, пока войска еще будут находиться в Гиляне (генерал резонно полагал, что собрать их все равно не удастся); незавоеванный Астрабад и Гилян «по Куру реку» в течение пяти месяцев после ратификации трактата должны быть переданы Россией иранским властям «с единого великодушия своего, невзирая на толь многие миллионы, на воинские иждивения употребленных своих денег и на урон войск своих, от начала вступления в Персию понесенный».

Оставшиеся прикаспийские провинции были «додержаны» — российская императрица обещала «их тако ж возвратить во владение его шахова величества, сколь скоро в том безопасность усмотрится, а именно: когда шахово величество неприятелей своих, которые ныне имеются, из своих наследных провинций выгонит и в спокойное владение государство свое приведет» (что могло продолжаться довольно долго) и при условии, чтобы эти территории «ни под каким образом в другие державы отданы не были».

Российское правительство освобождало от пошлин вывозимые из России в Иран товары, если таковые покупались персидскими купцами «про обиход шаха; остальные же товары пошлиной облагались. Шах, в свою очередь, обязался предоставить российским купцам право беспошлинной торговли как на территории Ирана, так и при транзитной торговле с Индией и другими странами; гарантировал неприкосновенность имущества и личности торговцев (в том числе запрещал грабежи и хищения с их разбитых на море судов) и выделение мест для строительства их караван-сараев, складов и лавок. Кроме того, он обязывался «учинить правосудие» пострадавшим во время погрома Шемахи в 1721 году, возместить ущерб и, «доправя на тех, которые той обиде российских подданных виновны, или на наследниках их, из движимых и недвижимых имений оным учинить награждение». Наконец, отдельная седьмая статья договора гарантировала права тех местных жителей, которые «во время вступления и пребывания войск всероссийских в провинциях и городах персидских в услугах и управлении чинов и в подданстве их императорского величества всероссийского были; не имеет то от страны его шахова величества причтено быть в неверности, и не имеют оные по выступлении войск всероссийских за то претерпеть в персонах своих и имениях никакого повреждения, наказания и разорения»^{944}.

Своей государыне командующий в знак радостного события преподнес «рабской мой дар»: три «лала червчатые» (рубина) (самый крупный весом в 21 золотник и два по пять золотников) общей ценой в семь тысяч рублей^{945} — кажется, те самые, ради которых он задержал караван из Бухары. Однако «упредить турецкой мир с персиянами» Левашову не удалось. Согласно подписанному в январе 1732 года договору, шах Тахмасп уступал султану Тбилиси, Ереван, Гянджу, Шемаху с Ширванской областью и Дагестан — в том числе и земли, являвшиеся «российской порцией». Тебриз и Керманшах возвращались Ирану, а река Араке признавалась границей двух держав в Закавказье. Этот акт можно считать направленным против России, поскольку он предполагал совместные усилия примирившихся сторон, чтобы «принудить россиян к отдаче взятых ими у персиян земель»^{946}.

22 марта 1732 года в Решт прибыла новая ратификационная грамота Тахмаспа, на этот раз не содержавшая каких-либо неожиданностей. Еще некоторое время ушло на отправку трактата в Петербург, пока, наконец, Левашов 9 июня не сообщил о состоявшейся «отдаче» российской ратификации. Торжественная церемония состоялась 13 мая: Левашов вручил присланную из Петербурга грамоту послу Мирзе Ибрагиму, а тот ее «на голову подняв и целовав, отдал секретарю своему». От имени шаха Шафирову и Левашову были вручены «милостивое письмо» и роскошные халаты «з завоем на чалму и серебреными парчевыми кушаками». В ответ шаху доставили обещанные подарки, хотя и в сильно уменьшившемся количестве: из 43 птиц к персидскому двору довезли только семь — остальные погибли в дороге и во время зимовки в Гиляне. Отслужив благодарственный молебен с пушечной пальбой и беглым ружейным огнем, командование устроило «трактование» иранским дипломатам и офицерам корпуса с надлежащими тостами и фейерверком. Празднование завершилось музыкой; «танцы отправлялись чрез обретающихся здесь кавалеров и дам, к немалому удивлению сего, не знающего таких веселий, народу»^{947}.