Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735)

Подготовка очередного похода сломила упорство шамхала: через эндереевского князя Айдемира завязались переговоры о «принесении вины». 18 мая из крепости Святого Креста во главе с теми же генералами отправились 4000 регулярных войск и 5200 казаков, а уже 21 мая в ущелье под Кумтуркалами Адиль-Гирей, получив заверения в сохранении ему жизни, сдался Шереметеву. Вслед за шамхалом и прочие «владельцы горские, которые еще не были в крепости, дургелинский, кудбенский и другие, присягали на верность ея величеству при том ущелье, откуда шафкал выехал»; прочие князья выдали аманатов: «…присланы от горских дагистанских князей подвластных Алдигирея шамхала дети и при них уздени в л агар при деревни Кумтуркалах во аманаты, а имянно: деревни Кумтуркалов князя Мурзы Амалатова сын Амалта, при нем уздень дятка Казий з женою Атиею, да служителница Бактим. Деревни Капыр Кумык князя Бакана Аксакова сын Чогук, при нем дятка Асан Умаров да нянка Барамгыз. Деревни Верхних Эрпелеи князя Будайчи Сурхаева сын Пир-будак, при нем дятка уздень Чегем Бахматов. Деревни Нижних Эрпелей князя Гирея Смаилова сын Буташ, при нем дятка уздень Карчалай Ала Вердеев да нянка Марьян»^{383}. Прибыл к присяге «буднацкий владелец» Мадий, «караптацкий» князь прислал в аманаты сына, а табасаранский майсум доставил своего отпрыска прямо в Дербент^{384}.

Без какого-либо сопротивления корпус двинулся пройденным в 1722 году путем к Дербенту. Удачный поход поднял настроение; господа офицеры осматривали по пути достопримечательности и устраивали пирушки, «где все и шумны были». Даже непредсказуемый уцмий Ахмед-хан после переговоров согласился дать присягу, хотя и наотрез отказался прибыть в лагерь, «приводя в пример задержку шафкала» и требуя обязательств, «что дела до него никому не будет и города тут русские не построят». После того как к его владениям двинулся отряд в 4600 человек, уцмий стал сговорчивее. 19 июня Ахмед-хан и давний противник русских Махмуд Утемышский принесли присягу на Коране и выдали детей в аманаты. Командир отряда полковник фон Лукей и представитель дербентских властей обещали, что уцмию «от них впредь… никакой обиды не будет»^{385}.

По завершении своей миссии без боя и потерь войска вернулись прежней дорогой к Таркам и далее в крепость Святого Креста. 30 июня императрица Екатерина I на банкете в честь нового любимца, «имянинника камергера своего графа Петра Сапеги», получила реляцию, в которой Матюшкин извещал ее о покорении «первого бунтовщика» шамхала: «Ныне силным ея императорскаго величества оружием принужден своею волею в руки отдатся; також и другой великой противник князь Усмей присылал просить прощения в своих противностях, то уже от ныне по милости Божией имеет быть в тамошнем краю покой и свободность, как в житье, так и в проездах»^{386}.

За усмирение «бунта» генерал-лейтенанту Матюшкину и генерал-майору Кропотову был пожалован только что учрежденный орден Александра Невского. Возможно, командующий действительно верил, что обеспечил мир «новым поселениям». Однако Персидский поход Петра I и последующие события стали только началом длительного и болезненного процесса присоединения Кавказа. Не вдаваясь в суть многолетних споров о природе и содержании известных по любому учебнику событий «Кавказской войны» в ее привычных хронологических рамках, отметим, что нам кажется более справедливым мнение о наличии не одной, а нескольких таких войн в период с 1722 года до подавления последнего большого восстания в Чечне и Дагестане в 1878 году, а еще точнее — не столько собственно войн, сколько сцепления разнохарактерных и разновременных конфликтов: внутреннего развития горских обществ, их сопротивления российскому продвижению на Кавказ, борьбы российских властей с набегами, межэтнических столкновений и непрерывных усобиц, наконец, соприкосновения различных цивилизаций и борьбы за раздел Закавказья между великими державами^{387}.

Войска страдали от непривычных климатических условий и болезней: только за март 1726 года в крепости Святого Креста умерло около 500 человек. Генералам удавались показательные походы на опустевшие селения, и они считали победой то, что они «прогнали неприятеля в далние горы». Кажется, что многие временно «камандированные», как тот же Яков Маркович, своим «неприятелем» особо не интересовались. Украинского подскарбия больше занимали вести из Петербурга, с родины и даже из Парижа; туземное же население он не различал — все «тавлинцы» (они же «дагистанцы»), дружественные и враждебные, были для него «аульными татарами»; исключение представлял только шамхал, происхождением власти которого Маркович заинтересовался. Из экзотического похода автор дневника привез купленного за семь рублей и окрещенного «татарчука» и был искренне удивлен хитроумным устройством мельниц в горных селениях и уровнем благоустройства шамхальской столицы: «Строение изб их не худо и подобно иноземному»^{388}.

Столичные сомнения