Полностью укомплектованный персидский полк (фаудж) насчитывает 1000 человек и формируется из племен, населяющих Персию. Обычно командиром такого полка является глава соответствующего племени, иногда 12-летний мальчик. Полки одного племени не подчиняются главе другого племени, и часто между разными полками существуют соперничество и вражда.
Полки, находившиеся в окопах под Гератом, редко или совсем не сменялись, и поэтому сарбазы стремились создать себе здесь максимум удобств. Они отрывали по обеим сторонам окопов в жирном суглинке ниши, своего рода каморки, и, так как здесь очень редко шли дожди, довольствовались этими жилищами…
С рассветом в лагере играли утреннюю зорю, затем барабанщики, горнисты и флейтисты отправлялись в окрестности, чтобы поупражняться в своем искусстве, и так как каждый играл сам по себе и на собственный манер, то это была ужасная музыка. Ежедневно за час до захода солнца на широкой площади перед шатром, а позднее у дома шаха собирались три разных оркестра. Начинал оркестр русского батальона, хотя многие его инструменты имели не совсем чистый строй. Затем вступал оркестр, состоящий из 20 барабанщиков, горнистов и флейтистов. И наконец за дело брался личный оркестр шаха (негаре-хане) с бубнами, волынками и длинными огромными прямыми трубами двух размеров, каждая из которых тянула лишь одну ноту. Музыка этого последнего оркестра была особенно ужасна для европейского слуха. Нетрудно представить, что это был за кошачий концерт из разных мелодий, когда на заходе солнца все три оркестра начинали играть одновременно. Тем не менее персидские солдаты и прочий народ каждый вечер окружали их плотным кольцом и считали эту какофонию очень приятной».
Против начавшегося похода выступали англичане, требовавшие от шаха вывода его войск с территории Гератского княжества, угрожая Персии военным вмешательством. Описывая Герат и его оборону, Симонич приводит следующие данные: «Четыре стены города, образующие четырехугольник, обращены к четырем сторонам света. В городе пять ворот: на каждой стороне плюс дополнительные ворота на северной. Именно с этой стороны находилась крепость. Шах стал лагерем с запада в полутора верстах от города. Подступы к городу были облегчены для осаждающих тем, что земля была покрыта развалинами, которые (о азиатская беззаботность!) никто не потрудился даже убрать от рва; но Хаджи, как всегда своенравный, счел достаточным установить наблюдение только за двумя воротами. Таким образом, трое ворот были совершенно свободными, что давало возможность пополнять городские запасы провизии. Если развалины, о которых мы только что говорили, служили на пользу осаждающим, то не менее полезными были они и для осажденных; последние, хорошо зная все ходы и выходы, бродили днем и ночью вокруг шахского лагеря, похищали и убивали отдельных людей, выходивших за дровами или мародерствовать».
«Англия уже не собиралась позволять кому бы то ни было вторгаться в Афганистан, из которого она сделала охраняемое охотничье угодье; она дала об этом знать Тегерану и, поскольку город оборонял в числе прочих и один англичанин (Поттинджер, простой лейтенант, и этим все сказано!), сочла, что иранцы напали на нее саму».
20 июля 1838 года в персидский лагерь под Гератом прибыл британский полковник Стоддарт и вручил официальную ноту, в которой английский министр при персидском дворе Макнил заявлял, что Великобритания рассматривает осаду Герата как враждебный акт, направленный против Индостана, и требует от шаха немедленно снять осаду; в противном случае английское правительство будет вынуждено вмешаться.
Британская империя ввела свой флот в Персидский залив и высадила на берег роту индийских сипаев, захватив персидский остров Харг, а затем введя войска в город Бендер-Бушир, подчеркнув тем самым решимость начать военные действия на персидской земле в случае продолжения боевых действий на земле Гератского княжества.
Как пишет Жан-Поль Ру, «Англия уже не собиралась позволять кому бы то не было вторгаться в Афганистан, из которого она сделала охраняемое охотничье угодье; она дала об этом знать Тегерану и, поскольку город оборонял в числе прочих и один англичанин (Поттинджер, простой лейтенант, и этим все сказано!), сочла, что иранцы напали на нее саму».
Как пишет в воспоминаниях И. Ф. Бларамберг, во время парада перед каждым полком было зачитано обращение шаха: «Нашим сертипам, серхенгам и другим командирам нашей победоносной армии, всем отважным полкам сарбазов, нашей мужественной кавалерии и всем присутствующим в лагере!