Персики для месье кюре

В кафе народу было совсем немного, заняты были лишь несколько столиков. В глубине зала, чуть дальше барной стойки, я заметила Мари-Анж: она то и дело выглядывала из-за занавески из бусин, отгораживавшей вход в задние помещения, и пыталась обратить на себя внимание хозяйки. Я поднесла к губам чашку с шоколадом. Вкусно. Конечно, этот шоколад был не настолько хорош, как мой, но все же…

Мари-Анж принялась яростно жестикулировать, и Жозефина, глянув наконец в ее сторону, сказала:

— Извини, Вианн. Мне надо идти. У меня срочные дела.

— Что-нибудь случилось?

Она покачала головой и улыбнулась. Но было заметно, что улыбка эта поверхностная, призванная лишь скрыть смятение, таящееся в глубине.

— Нет, нет, ничего страшного. Прошу тебя, сиди спокойно и пей шоколад. Знаешь… в кафе всегда столько всяких дел…

Я снова оглядела предельно тихое кафе. Два молодых человека пили легкий коктейль «Дьяболо» с мятным сиропом; Пуату перекусывал, собираясь перед обедом вновь открыть булочную; Жолин Дру и Бенедикта Ашрон, заказав черный кофе, пристально следили за тем, что происходит на улице. Ни та, ни другая не сказали мне ни слова, но я видела, как они исподтишка наблюдают за Розетт, которая, устроившись под столом и тихонько ухая, играла с Бамом. На какое-то мгновение мне показалось, что все дело в Розетт, что именно в ней причина той неловкости, которую испытывает Жозефина; многим людям бывает не по себе, когда они сталкиваются с чем-то необычным. Вот и у Жолин с Бенедиктой моя девочка явно вызывала непонятную тревогу и раздражение…

А может, это из-за того, кто отец Розетт?

Я протянула дамам коробку с трюфелями и предложила:

— Не хотите ли попробовать? Эти трюфели я называю «Hypocrites». Не сомневаюсь, это ваши любимые.

Жолин тут же засуетилась:

— Но я… не ем шоколад!

Бенедикта смотрела на меня свысока. Поблекшая блондинка с сахарной улыбкой и чрезмерным количеством украшений, она всегда считала себя естественной наследницей Каро Клермон.

— Вряд ли вы найдете здесь много женщин, которые станут есть шоколад, — сказала она. — Мы должны следить за фигурой, не так ли?

— Да, действительно, — с улыбкой сказала я.

Аура Бенедикты пылала желтовато-зелеными оттенками желчи. Розетт под столом запела тоненьким голоском, невероятно похожим на птичий. Бенедикта сладким, как сахарный сироп, тоном заметила:

— Какая милая у вас девочка! Как жаль, что она совсем не говорит!

— О нет, иногда она говорит, и очень много! — возразила я. — Дело в том, что обычно она ждет, когда ей будет что сказать. Жаль, что далеко не все так поступают.

— Извините, мадам… — сказал кто-то у меня за спиной.

Я обернулась и узнала Шарля Леви, который живет на той же улице, что и Франсис Рейно. В былые времена он не был завсегдатаем моей chocolaterie, но мы тем не менее хорошо знали друг друга. Шарль — очень приятный старик, всегда аккуратно одетый и весьма щепетильный. Рядом с ним стояла Генриетта Муассон, пожилая дама, которую я тоже прекрасно знала со времен существования моей шоколадной лавки. В руке Генриетта держала розовый кошачий ошейник, украшенный металлической подвеской в форме сердечка; вид у старушки был встревоженный и растерянный.

— Я подумал, что, возможно, вы сумеете нам помочь… — смущенно продолжал Шарль Леви. — Дело в том, что мы ищем месье кюре…

— Но ведь сегодня среда, — сказала ему Жолин. — Вы же знаете, что по средам он у нас не работает.

Шарль Леви недовольно на нее глянул и пояснил:

— Нет, нам нужен не отец Анри. Я ищу кюре Рейно.

Жолин приподняла выщипанную в ниточку бровь.

— Рейно? А он-то вам зачем понадобился? Всем известно, что он совсем спятил.

— Вот как? В прошлое воскресенье, когда мы с ним виделись, он мне показался абсолютно разумным и здравомыслящим, — сказала я.

— Ну а Каро его видела вчера! И она считает, что у него полное размягчение мозгов и это лишь вопрос времени… Впрочем, у него ведь всегда была к этому некоторая склонность, как вы знаете.

Шарль, не обращая на нее внимания, снова обратился ко мне.

— Я полагаю, вы с месье кюре в дружеских отношениях, — сказал он. — Дело в том, что я не раз говорил с ним о моем коте. О моем Отто, которого мадам Муассон частично усыновила. Я очень люблю этого кота, мадам, но кюре Рейно заставил меня понять, что, возможно, ее потребность в общении с ним сильнее моей. И вот теперь Отто исчез, а мадам Муассон подозревает меня.

Генриетта презрительно на него посмотрела и заявила:

— Мой Тати никогда бы не убежал!

— Он все-таки кот, — возразил Шарль, — и рано или поздно он, конечно, убежал бы. А вот если бы вы звали его по имени, которое он понимает, на которое откликается…

— Отто — имя грязных бошей! — с отвращением воскликнула Генриетта.

— Мой дед тоже был немцем, — заметил Шарль.

Генриетта презрительно хмыкнула:

— В таком случае ничего удивительного, что этот кот не хочет у вас жить! И вы еще будете мне рассказывать, что он удрал просто так!

Она показала мне розовый ошейник. На подвеске в виде сердечка было выгравировано имя: ТАТИ.