Персональный апокалипсис

Он кивнул и скрылся в прихожей.

На лестничной площадке выругался: «Избиение младенцев, твою мать!» Замер в нерешительности: может, вернуться, попрощаться по-человечески? Вызвал лифт.

Машину вел агрессивно, несколько раз чуть не врезался. Если бы кто-то затеял разборки, он бы с готовностью устроил драку.

Дома прислонил картину к стене, напротив поставил стул и сел. Курил, стряхивая пепел в сложенную ковшиком ладонь, изучал изображение. За окном подвывала метель. Андрей вымыл руки, уткнулся лбом в стекло и долго смотрел, как бесится на улице ветер, рвущий в клочья снежную пелену.

Ночью ему снились кошмары.

Глава 24

Били профессионально, не оставляя синяков. Давали короткую передышку на час-два и снова били. Сначала Томас вздрагивал от звука открывающейся двери, предвещавшего новую порцию боли, потом перестал. Ему никогда отсюда не выбраться. Он умрет в карцере, и последнее, что увидит, – облезлый потолок одиночной камеры. Если, конечно, они не выключат свет…

Кто-то из философов сказал, что физическая боль уменьшает моральную. Этот кретин наверняка не испытывал ни ту ни другую, поскольку его вывод абсурден. Телесные страдания провоцируют душевные, умножают, раздувают до невероятных размеров. В какой-то точке две муки сливаются в одну гигантскую, которая поглощает тебя, затягивает подобно черной дыре. И от тебя ничего не остается. Совсем ничего.

Томас мечтал бы о смерти как о простейшем избавлении от агонии, если бы не одно обстоятельство: здесь, на Земле, есть два человека, которые нуждаются в его заботе. Он не имел права сдаваться, когда от него зависела жизнь дочери. Всегда остается шанс все исправить, даже когда твой лоб упирается в бетонную стену. Даже когда ты сам утратил веру.

– Ну что, отдохнул? – Голос раздался совсем близко, словно кто-то специально нагнулся и проорал в ухо.

Томас не пошевелился, не поднял взгляд. Он устал смотреть на лица палачей в попытке уловить в них тень сочувствия. Его вздернули на ноги, заломив локти за спину. И почти сразу же стало больно.

Каждая задача имеет решение.

На Хеллоуин Мэдди нарядила Тину в костюм бабочки. Желтое брюшко, прозрачные синие крылья. Крохотная, смешная бабочка. «Господи, я, верно, заслужил этот ад. О’кей, я принимаю. Слышишь? Я принимаю! Но если ты существуешь, долбаный ты старик, если ты существуешь, помоги мне спасти мою дочь!»

Каждый удар достигал своей цели. Каждый удар пробивал в нем брешь, через которую вытекала толчками его жизненная энергия. Томас сгибался, корчась от спазмов. Ему позволяли отдышаться, а затем били в то же место. Стоило на мгновение закрыть глаза, и под веками возникали слепящие вспышки. Сколько времени прошло с тех пор, как его арестовали? Неделя? Месяц? Год?

На третий день рождения дочери они с Мэдди повели ее в кафе. Были шарики, подарки, торт со свечками и песня «Happy Birthday to you». Тина очаровательно смущалась, участвовала в конкурсах, совершенно ошалев от развлечений. Домой Томас нес ее на руках, а когда укладывал спать, она сквозь сон спросила: «Папа, а почему мы были в кафе?»

У него еще оставался шанс. К нему должен прийти тот странный тип с нелепой идеей о спектакле. Томас снова попробует сбежать. О том, что у него попросту не будет сил на побег, он предпочитал не думать.

– Ладно, парни, заканчиваем. У него через три часа посетитель. В душ его.

Беседа с начальником тюрьмы успокоила Дональда Хоука. Шериф заявил, что к подследственному применяются особые (он подчеркнул это слово – «особые») меры воздействия, поэтому велика вероятность, что тот проявит покладистость и ухватится за предложенный шанс обеими руками. Блэквуду стоило верить. Он человек неглупый, выгоду свою никогда не упустит. С ним приятно иметь дело.

В комнате для свиданий Хоук неожиданно разнервничался. На Томасе Крайтоне свет клином не сошелся, как и на русском заказчике. Деньги, конечно, вовлечены немалые, но конвейер поставлен на широкую ногу, и потеря одного клиента погоды не сделает. Однако принципиальный Дональд Хоук не любил проигрывать. Еще ни один заказчик не уходил от него неудовлетворенным, как бы похабно это ни звучало, и он не собирался портить свою личную статистику.

В коридоре раздались шаги, и мужчина выдохнул, расправил плечи, примерив свою фирменную вежливую улыбку. Дверь распахнулась, впуская заключенного. Хоук окинул того беглым взглядом: переломов нет, лицо не разбито, но вид изможденный. Качественная работа.

– Здравствуйте, – Дональд протянул руку, но она так и повисла в воздухе.

Крайтон отодвинул стул и тяжело на него опустился. Он выглядел таким уставшим, будто греб на галерах несколько суток без сна и отдыха, под глазами залегли серые тени, взгляд потухший, бесцветный, дыхание неровное. Словом, то, что надо для успешных переговоров.

Они молчали минуту или дольше, и Хоук уже открыл было рот, чтобы начать заготовленную речь, но Томас опередил его:

– Я согласен.

Хоук готовился к длинной утомительной беседе и на мгновение смешался, получив столь быстрый ответ. На всякий случай уточнил:

– Вы согласны сыграть жертву?

Томас кивнул.