Персональный детектив

Как только калитка ушла в сторону, ловушка сработала. Шевельнулась газовая змейка, замаскированная под тротуарный узор, включил свои многочисленные генераторы болевой центр, упрятанный в столбе непонятного назначения (когда-то, еще во время строительства дома, Фальцетти распорядился этот столб убрать, ибо заподозрил в нем что-то опасное для себя, но моторола, ничего не объясняя, его распоряжение отменил, чем довел беднягу Джакомо до очередного нервного срыва), многочисленные механизмы, укрытые тонкой пленкой, подражающие уличному декстролиту, изготовились к действию.

И только кострище, разложенное совершенно открыто метрах в трех от ворот, не отозвалось никак – до зажигания оставалось еще много времени.

Тогда моторола сдержал свое слово и спас Иоахима Кублаха от неминуемой смерти.

Если кто-то думает, что высшие машины знают все на сто ходов вперед только потому, что они высшие, то он глубоко ошибается, ничего о жизни не ведает, и самое лучшее для него – убраться куда-нибудь в такие времена, где управляют еще парламенты и цари или то и другое. Дружески советую. Здесь у него ничего не выйдет. Моторола далеко не все знает на сто ходов вперед, он не для того совершенен. Конечно, возможности у него не те, что у нас, но поверьте слову специалиста, знает он далеко не все. Иногда и на один-то ход его не хватает, особенно если с мозгами у него не все в полном порядке. Он порой даже наоборот склонен к неожиданным и не очень просчитанным решениям, иначе для чего бы ему мощный отдел мультинтуиции с мириадами герметических интеллекторов и всяких устройств, что-то такое вытворяющих с пространственно-временной поверхностью послевзрыва, имеющих свою тайную жизнь, свои тайные мысли, которых никакой моторола подумать ни за что себе не позволит?

Где-то на задворках своей империи интеллекторов моторола таил мыслишку о том, что будет именно Миоах и именно со своим этим изобретением; где-то самым краешком главного сознания он даже разработал массив алгоритмов, позволяющих либо выйти из такой беды с честью, либо беду к вящей славе своей использовать. Вот только времени не хватило у моторолы рассчитывать алгоритмы всерьез – не до сотого хода, конечно, но хотя бы не в нулевом приближении; не успел он также выбрать самый надежный, самый верный из ходов – до самого последнего мига он так и не решил, как ему поступать. А когда самый последний миг настал, когда моторола сказал себе, самого себя убеждая, что надо спасать Кублаха, ибо обещано, пусть даже для этого придется пойти на грубость и простецтво; когда Кублах уже застыл в проеме калитки, не решаясь шагнуть наружу, выискивая опасность, – тогда декстролитовое покрытие чуть дрогнуло и разверзлось. Оттуда с шумом вырвалось пламя и мгновенно поело все так талантливо сделанные ловушки – один только костер обошло, из садизма. Костер, видя вокруг огонь и не в силах зажечься сам, застучал поленьями от досады, и только тогда милосердный огнь лизнул его походя; костер занялся и радостно загудел.

Кублах, остолбенелый, несколько минут таращился на костер. Он понимал, что это избавление, понимал, что видит исполнение обещания моторолы, но, обученный всяким таким приемам, чувствовал, что главная опасность еще не ушла, да он и без приемов бы понял – оцепеняющий страх лучше всякого локатора говорил, кричал, вопил, что опасность – вот она, там, из того дома напротив, а огонь – пустяк… и Кублах внимательно осмотрел указанный дом. Он быстро нашел окно, зеркально отражающее тревожные колера стопарижского неба, в виде горячей болевой точки нашел Миоаха, лихорадочно что-то сплевывающего, хватающего «СХ», целящегося… И вот тут непонятно – то ли моторола помешал сниперу, то ли сам Кублах, потому что сработали они секунда в секунду. Моторола завопил что-то запрещающее дурным инфрабасовым тембром так, что костер чуть не погас, а Кублах от неожиданности сел на землю. Миоаха же отшвырнуло к стенке, и там он, бесчувственный, остался лежать часа примерно на полтора, потому что Кублах одновременно с мотороловым воплем успел сделать нечто, что называется «послать импульс». Кублаху когда-то объясняли, что это означает, но он не понял, да и забыл потом – что-то связанное с мозгами. Сам же импульс он в совершенстве научился посылать на стендовых обезьян – бедняги подолгу отходили от его тренировок, и Кублах их за это кормил запрещенными сладостями, к тому же он подозревал, что обезьяны эти живые.

Кублахов импульс, помноженный на мотороловый вопль, навеки сделал Миоаха уродом. Потеряв талант оружейника, потеряв способность и даже тягу к убийству как таковому, он стал презренным трусом и плаксой. Он приобрел привычку блуждать по ночному Парижу‐100, мешать слезы со вздохами и дурным голосом орать песни на самим же собою сложенные стихи – добавим, весьма низкого качества. Женщины, по которым он вздыхал, его не любили, мужчины ненавидели и за песни готовы были разодрать на куски, и неоднократно бывал Миоах бит. Такова, как мы знаем, вообще участь поэта, если он отказывается потворствовать низменным запросам толпы.